А. Миров - Два мира – 2

Всё шло своим феминным чередом, пока однажды томным вечером, вымоченным в негромких звуках классической музыки, к Кати ни заявился её папА. Да не просто так заявился, а прям через стену. Поскольку своего родителя мужского пола Катарина никогда не видела, то поначалу она грешила непосредственно на немецкого композитора, чьи произведения сопровождали её в тот час. Однако мужчина, несмотря на свою полупрозрачную оболочку, уверенным голосом воспроизвёл сакраментальную фразу «Катя, я твой отец!».

Неизвестно, что конкретно удержало Валаамову младшую от падения в обморок и объятий всем известного Кондрата: то ли недопустимо неправильное сокращение её гордого имени Катарина, то ли банальный женское любопытство.

Стеснительной Кати никогда не была, поэтому прямо в мутный лоб спросила призрака:

– Чего тебе?

– Катенька, доченька, я извиниться пришёл.

– Я тебя не прощаю, уходи!

– Так в том-то и дело, родная, если ты меня не простишь, я не смогу уйти. Не пускают меня там, – призрак папА многозначительно поднял указательный палец вверх. – Говорят, пока тебя не помилует самый родной человек, болтаться тебе, Фёдор, между тем светом и этим, как известной субстанции в ледовом отверстии.

Неожиданно рано вернулась Изольда, будто по зову материнского сердца, и отец Фёдор, едва заслышав лязг ключей, ретировался с глаз своего самого родного человека. Катарина положила, что раз дело к полуночи, то и не случалось ничего такого. Подумаешь, мало ли, что присниться может.

Но лессирующий папа пожаловал и на следующий день в уже предусмотрительно светлое время суток. Через неделю таких прозрачных визитов Катарина сдалась, бросила отцу «я прощаю тебя» и приготовилась жить дальше, как ни в чём ни бывало. Однако к вечеру угрюмое очертание родителя вновь предстало перед её взором:

– Дочка, не принимают меня.

– Опять ты! – Катарина гневно опустила пустое глянцевое чтиво на колени. – Я так больше не могу! Надо срочно что-то с этим делать!

– И я, и я не могу! – закивал воздушный родитель. – Но они говорят, что ты взаправду должна меня простить. Чтоб от сердца.

– Да, и от сердца мне тоже надо что-нибудь принять. Если уж голову не спасти…

– Катенька, доченька…

– Да ты достал меня. Сгинь!

– Не могу, родная. Рад бы.

– Тридцать лет тебя не было. И нет же, не жилось тебе нормально – помер!

– Прости, Катенька…

– Не прощу! – Катарина от злости ударила ни в чём не повинный пуфик ногой. – Не могу. Пыталась, но не могу! – она, обессилев, оседлала потерпевшую мебель.

– А мама твоя эклеры тебе несёт. Твои любимые.

– С чего ты взял? Да и рано, даже семи ещё нет.

– Только она ключи опять потеряла. Ну ты же знаешь Изольду, в этом она вся: только о работе думает. Бывало… – не успел Фёдор закончить мысль, как в дверь позвонили…

Закусывая горький имбирный настой заварным пирожным с кремом, Катарина неожиданно поняла, чему она хочет посвятить свою жизнь. Не зря же она столько книг на эту тему перечитала, желая хоть как-то разбавить тонкую поэзию Цветаевой и калорийные афоризмы Раневской.

Всё! Решено! Она экстрасенс!

Благодаря подсказкам полуземного папы и собственной вере в свои неземные силы Кати скоро обзавелась успехом у страждущих до мистики и чудес. Но стоило только оформить ИП и снять офис в центре столицы, как Фёдор неожиданно не пришёл.

Сообразив, что и привидениям нужны отпускные, индивидуальный предприниматель Валаамова деловито просматривала объявления в поисках ассистента: не чета известному экстрасенсу лично на приём болезных записывать. Но папа не явился ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю. Катарина разумно оценивала свои способности, понимала, что на голом артистизме долго не протянет. Закрывала офис, клятвенно заверяя себя и гипотетического помощника в краткосрочности перерыва и всенепременном возвращении.

Как известно, свято место пусто не бывает, и на замену родителю непрошено явилась хандра. Не долго размышляя, Кати устремилась в чертоги гостеприимной психиатрической больницы, благо её главному врачу она наколдовать таки успела.

Отделение для вип-клиентов с полным пакетом разнообразных услуг санаторного характера помогли вчерашней магине смириться с потерей своего главного волшебного атрибута.

– Простила я его, Пусечка, понимаешь? Он же мне глаза раскрыл на мою сущность!

Покидала стены душевной лечебницы, излучая гармонию и любовь ко всему живому. Особенно к живому! Но едва в знаковом жесте для такс вскинула руку, как непроизвольно вскинулась отходящая от ботулотоксина бровь: около Катарины заискивающе отирался полупрозрачный незнакомый товарищ в строительной каске.