Андрей Щупов - Гастроли «ГЕКУБЫ»

– Она и так болит. Давай, пока он поет.

– Кто – он?

– Неважно, – я задвигал руками и ногами, изображая танец. Жаль провод не давал далеко разбежаться. Словно собачонка вокруг конуры, я вертелся вокруг магнитофона, выделывая голым телом довольно рискованные пируэты. Не верите, попробуйте сами – с сотрясенной головой да под Меркьюри. Катька держалась за живот и покатывалась со смеху. Блондинки – они все смешливые. Ленка, к примеру, – шатенка, а потому любит молча вздыхать, то и дело ныряя в океан своих внутренних миражей. Потому, наверное, и не поехал к ней. Какая, к черту, медпомощь! Положит мне руку на лоб и сочувствующе замолчит. Катька же дама активная, а по части похихикать да похохотать – и вовсе сущий талант! Час может смеяться! Правда-правда! Мне через пять минут плохо становится, а ей и через час хоть бы хны. И что с нее взять? Глупая она у меня – Катюха. Хоть и с феноменальной грудью. Куда там Мэрилин Монро до ее бюста! Если бы еще ума побольше, цены бы девочке не было. Но, видно, ум ее весь в грудь ушел – в оба, так сказать, полушария. Потому и судит всех подряд, причесывая под одну гребенку. И я у нее всегда самый худший, самый ленивый, самый тупой и нескладный. Но мне не обидно. Годика через три, когда ей натикает, как мне сейчас, девочка, разумеется, поумнеет и все поймет. Правда, что именно поймет, я себе не слишком представлял, но так уж талдычат седобровые старики. Не врут же они всем скопом! Что-то ведь мы должны понимать в свои двадцать три года. Как ни крути – возраст! Дартаньян у Дюма – был куда моложе. В сущности – юнец сопливый, а туда же – влюблялся, за моря плавал, людей мочил направо и налево. При этом музыки нашей не слушал. Ни Меркьюри, ни Патрисии Касс, ни Поля Мориа. Несчастный, если разобраться, парень.

– Сильных любить легко! – напевал я. – Ты слабака, подруга, полюби! Чтоб грязный, потный и без глаз. Вот это, стало быть, любовь! Вот это чувство! Ну, а сильных… Сильных, моя голуба, если хочешь знать, вообще не любят!

– Как это? – Катька, сбросив с себя халатик и трусики, заприплясывала рядом со мной. Тяжелые, удивительных форм груди покачивались совсем рядом, дразня и отвлекая внимание, заставляя тянуться и тянуться к ним руками. Музыки она, понятно, не слышала, но копировала мои движения довольно точно. Я же говорю, – талантливая девка!

– А так, – заорал я. – Любовь к сильному – это эгоизм, а не любовь! Могучая спина, здоровое потомство – при чем здесь любовь? Чистой воды эгоизм! Поэтому платоники – самый передовой народ на земле. Даже лучше ирландцев.

– Чего же ты возле меня отираешься?

– Потому что с самого начала чуял в тебе душу, потому что знал, рано или поздно этим кончится, – я весело помахал руками, изображая улетевшее счастье. – Коленом в пах – и адью! Но платонически я буду тебя любить еще довольно долго. Может быть, даже лет до сорока трех.

– А дальше?

– Не знаю. Дальше ты станешь пенсионеркой, а этого я еще не проходил.

– Ой-ей-ей! – Катька скосила глаза куда-то вниз. – Похоже, с травмой у тебя не слишком получилось.

– Точно, – я сконфузился, – как же оно так…

А через минуту, накрывшись пледом, мы уже вовсю копошились на диване. Наушники с меня слетели, но мне было не до них. Платонизм, конечно, славная штука, но ведь как-то обходился я до этого без него, правда?

За нашими спинами скрипнула дверь, и, подняв голову, я рассмотрел мокрого Серегу. Часть своих веснушек он то ли просыпал по дороге, то ли смыл водой. Чистенький, кудрявый, румяный, аки ангел, он таращил на нас глазенки и ничего не понимал. Так и чудилось, что сейчас спросит: «А чё это вы тут делаете?..»

– Ой! – Катька высунула голову из-под одеяла и прыснула. – Я думала, он уже ушел.

– Я это… Насчет полотенца.

– У них в общаге нет воды. Ни горячей, ни холодной, – пояснил я.

– И полотенец тоже нет?

Серега ошарашенно кивнул. До него наконец дошло, чем мы тут занимаемся. Грамотный сорванец!

– Я тебе его принесу, – Катька пальцами изобразила идущего человека. – Только ты выйди на пару минут, ага?

– На пару? – удивился Серега.

– На три, – уточнила Катька.

– На восемь, – подытожил я.

– Ой-ли? – Катька хихикнула.

– А вот увидишь!..

Голова болела, сердце екало от радостных и непонятных вещей. Хотелось танцевать и жаловаться на измученный ударами мозг. Я и жаловался. Таким вот заковыристым образом. Меня ласкали – и как бы жалели.

Один из моих соседей – девятилетний мальчуган частенько прогуливает во дворе свою трехлетнюю сестренку, беспрерывно тетешкаясь с ней, целуя в пухлые щечки. Спровадив ее домой, он с удовольствием хулиганит. Временами мне кажется, что я – это он, а он – это я. И когда я бываю пьян, я протягиваю ему руку, как мужчине. И вы мне не поверите, он снисходит до меня. Мы садимся на лавочку, лузгаем семечки и беседуем. Я рассказываю ему про Катьку с Ленкой, про тренера Володю, мечтающего о чемпионах, про электрогитары и политических врагов страны. Он хвастается ростом сестренки и говорит, что у них в классе тоже есть пара гадов, с которыми он дерется по три раза в день, а потом, демонстрирует мне корявую рогатку, торжественно обещая, что, тренируясь каждый день, постепенно доведет меткость до фантастических результатов, научившись попадать с пятидесяти шагов в спичечный коробок. И что вы думаете? Я ему верю! То есть сам-то я с пятидесяти шагов в коробок никогда не попадал. Даже из мелкашки. Но что с того, черт подери? Дети должны идти дальше своих отцов, разве не так?..