Виктор Венцель - Буковки

Паническая атака. Это бывает. Я нездоров. Даже в такие моменты стоит пытаться думать логично.

Я спускаюсь вниз, но уже медленнее. Слово на стене отрезвило, резко выдернуло из мыслей в реальный мир. Один лестничный пролет сменяется другим, бесконечные ступени хороводом сбегают вниз, а я прислушиваюсь к тишине, словно опасаясь, что эхо от моего голоса еще не затихло. Я осознаю, что боюсь разбудить этот дом. Я боюсь не того, что может таиться в нем. В его комнатах и коридорах. Я боюсь его самого. И эта мысль настолько нелепа, что я почти верю в нее.

Лестница обрывается узкой замусоренной площадкой. Двери подъезда прикрыты, но не заперты, и я с усилием распахиваю их, ныряя из темноты заброшенного дома в темноту дождливой ночи. Холодные капли приводят в себя, остужают лицо, успокаивают головную боль, проснувшуюся от звука собственного голоса. Улица дарит покой.

Я отхожу на несколько шагов от подъезда, нахожу в себе силы обернуться и посмотреть своему страху в лицо. Угрюмая многоэтажка с ослепшими глазами окон, кажется, продолжает следить за мной из каждой своей трещины и щели. Ну уж нет, поздно! Я на свободе. Я выбрался, и тот, кто оставил меня здесь, дорого заплатит за это! Теперь пусть этим занимается полиция, куда я непременно отправлюсь, лишь дам знать Хелле, что я жив и здоров.

И все же, праздновать успех еще рановато. Даже спиной я ощущаю смутное присутствие чего-то враждебного и чужого, что следит из темноты за мной. Паранойя, конечно, но лучше не стоять на месте.

Неплохо бы еще понять, где я, что это за место и куда идти, но если я правильно помнил вид из окна, достаточно просто пересечь внутренний дворик и выйти за угол дома. Там будет улица с ее дурацкими оранжевыми фонарями, одинокими промокшими прохожими, парой-тройкой кафешек или баров. Там есть жизнь, в отличие от этих задворок цивилизации.

Люди – социальные существа. Даже если ты мизантроп, социофоб или социопат, если ты оказываешься в непонятной и пугающей ситуации, тебя все равно будет влечь к людям. Это дает иллюзию спокойствия. И именно в этом есть одна из шуток каверзной эволюции. Первобытные инстинкты все равно не дадут тебе погибнуть.

Не смотря на то, что бывать в обществе я никогда не любил, решениями не мучился вовсе. Я пробежал по мокрой траве, перемахнул через низкое ограждение, нырнул под кроны тяжелых деревьев, проступающих из темноты. Зловещая громада дома, царапая низкое сырое небо, величаво проплывает слева от меня.

Я прикрываю лицо руками от веток и дождя, продираюсь вперед, с проклятием перешагиваю бордюр и выхожу вперед, щурясь на тусклый электрический свет. Память меня не подвела, сориентировался я правильно. Здесь фонарей немного. Горит из них еще меньше. Серая, будто пепел и прямая, как стрела, дорога расходится в противоположные стороны. Я оглядываюсь по сторонам, прислоняю ладонь к глазам, чтобы разглядеть хоть что-то через завесу дождя, превратившего всю картину мира в потекшее стекло.

Ночная улица пустынна. Ни прохожих, опоздавших на вечерний автобус, ни редких машин, спешащих к центру города. Даже сирен полиции не слышно, а уж в этом районе точно происходит что-то нехорошее. Дома вдоль дороги – пустые и мертвые. Нет ни одного горящего окна. Что-то не слышал я, чтобы в Глёкнере отдавали под снос и перестройку целые кварталы.

Теперь я шагаю по мостовой, стараясь не обращать внимания на лужи. На сколько хватает глаз – пустынная серая улица, закрашенная ливнем, словно грифелем простого карандаша. Неподалеку от меня возникает пустая застекленная автобусная остановка. Электронное табло с расписанием маршрута высоко над головой, выдает наборы букв, из которых даже слово не сложишь, не говоря уже о какой-то информации. Я забираюсь под крышу, кутаюсь в мокрое пальто, подкуриваю новую сигарету, пряча ее от дождя.

Сигарета тлеет медленно. Серый дым мешается с серостью ливня, асфальта и бетона вокруг меня.

Немного дальше, на той стороне пешеходного перехода я замечаю видавший виды светофор. Такой же нелепый и ненужный, как и я на этой самой улице. На нем не горит ни единого диода или лампы. Вместо привычных трех цветов, знакомых еще с самого детства, потекшими чернилами выведены три буквы: «А,В,С» друг под другом.

Я докуриваю сигарету и шагаю в темноту.

В кафе чисто и светло. Горят энергосберегающие лампы под потолком нежным голубым светом. Угловые диванчики укрыты мягкими пледами. Деревянные столики вдоль стен выставлены ровно и четко по одной линии каким-то педантичным перфекционистом. На одной из стен висит телевизор. Он выключен, но едва ли стоит искать пульт. На другой – какие-то фотографии и картины. Что на них – никак не разглядеть. Вместо правой стены – одно огромное окно через которое барабанит утомленный дождь. Я не слышу его, но воображение вырисовывает нервный ритм серых капель. Я смотрю на улицу, прислонившись лицом к стеклу, пытаюсь согреться и сдержать дрожь. Тишина почти гробовая. Только мерно капает кран где-то на кухне. Так тихо и назойливо, что от этого сводит скулы. Дождь продолжается.