Рената Окиньская - Карма для очаровательных эгоистов

– И вот всегда так! – вздохнула одна из женщин, скидывая с плеч тонкую вязаную шаль. – Прямо целая проблема его уговорить ну хоть что-то съесть, ничего не хочет!

Она снова горестно вздохнула, и вторая тут же принялась ее утешать и ободрять. Я мельком подумала, что излечить его недуг несложно – отобрать планшетник и выставить на двор, футбол с пацанами гонять. Через пару месяцев, глядишь, и не вспомнил бы, что вообще чем-то болел! И мне тут же стало стыдно – на самом деле, я же не знаю, что там у него, может он и сам рад бы с мячиком побегать или на велике погонять, да не может…

Все это пронеслось в моей голове невнятной чередой, и я снова погрузилась в свои мысли. Я снова и снова вспоминала все, что Вика писала мне в сети. О том, как приехала туда, как устроилась. О том, как встретила его, Леонида. Совершенно случайно, шла по улице мимо бизнес-центра, где расположен его офис, копалась в сумочке, искала мобильник, куда-то он у нее завалился… и неожиданно налетела на него, ногу ему оттоптала. Принялась извиняться, и вдруг узнала его. Поняла, что пальцы отдавила не кому-нибудь, а дизайнеру интерьеров с мировым именем, о котором она столько слышала и читала, ведь стать дизайнером – это была и ее мечта. Она от неожиданности так разволновалась, что двух слов сказать не могла, а его так умилило ее смущение, что он, недолго думая, пригласил ее в кафе на чашечку кофе.

Вот так вот и завязался их роман, и Вика честно признавалась мне, что в первый же вечер влюбилась в него без памяти. И он, сам Калинный, надышаться на нее не мог, и пылинки сдувал, и на руках носил… Вика ходила такая счастливая, невероятно счастливая, и уже о свадьбе начала говорить… Она плакала, когда говорила мне, что он уже не раз намекал ей, что вот-вот сделает предложение… И это были слезы радости, и я была тоже безумно рада за нее и плакала вместе с ней. Когда я разговаривала с ней последний раз – ее голос звенел от радости, от предвкушения, от восторга…

А потом… эта короткая запись, это маленькое страшное сообщение:

«Настя, это конец! Это меня просто убивает… Он не любит меня. Совсем не любит. Все это было для него просто развлечением. Я ему не нужна. Просто не нужна больше.

Он меня выгнал, Настя!

Я не могу… Я не могу без него. И не могу к нему вернуться. Он мне нужен! Я не могу так больше, Настя!

Я знаю, что не смогу так жить! Прости меня, сестренка!»

Вот и все. Несколько строк.

«Это меня просто убивает»… Слезы хлынули из глаз с новой силой. Вика называла меня сестренкой. И я ее тоже! Она была мне больше, чем подругой, поэтому она нашла в себе силы чиркнуть мне эти несколько строк, прежде чем залезть в теплую ванну в компании с бутылкой вина и скальпелем (где только достала?!). Она не хотела больше жить. И убила себя.

Я уткнулась лицом в подушку, обтянутую казенной белой наволочкой, чтобы заглушить невольно вырывающиеся рыдания. Надо как-то брать себя в руки! Я несколько раз глубоко вздохнула, потом легла на спину и подняла лицо, загоняя слезы обратно. Вытерлась полотенцем из того же комплекта, твердым и в то же время неожиданно приятным для кожи, потом собрала свои волосы, светлой волной рассыпавшиеся по плечам, и глянула на часы. Начало одиннадцатого, скоро погасят свет. Я кое-как отдышалась, спустила ноги и легко спрыгнула с полки. Обула старые шлепанцы, которые прихватила с собой в дорогу, и прошла в начало вагона. Попросила у проводницы чая с лимоном, и пока она его готовила, от нечего делать принялась осматриваться. Странно, плацкартный вагон, в котором я ехала, был вполне современный – новый, очень чистый, не изгаженный, даже удивительно. И розетки в нем были, телефон там подзарядить или еще что, и санузел вполне приличный… А титан стоял старый, как это так?

Я пристроилась напротив тетушек, которые теперь показывали друг другу какие-то хитрости вязания крючком. При этом обе ворчали, что в вагоне темно и петель не разобрать, хотя крючочки у обеих были тонюсенькие, такими только кружево вязать, я бы и при ярком свете с таким бы не справилась, наверное. Я стала маленькими глотками пить чай. Надо успокаиваться. Надо брать себя в руки. Завтра предстоит нелегкий день.

Я уставилась в мокрое темное стекло, за которым ни черта не было видно. Там шел дождь. Он шел, не переставая, с тех самых пор, как в землю опустили гроб с Викой. И, наверное, завтра, когда я приеду, тоже будет идти дождь. Но это неважно. Дождь не помешает мне.

Я найду Леонида. Я еще не знаю, как именно, но я придумаю, как сделать так, чтобы ему было очень больно. И я ему отомщу. Я ему шею голыми руками сверну!