Камилла Гребе - На льду

Девушки смотрят на Вильму. Ольга хмурит лоб.

– Это Вильма, – говорю я. – Я за ней присматриваю.

– Так ты нашла работу? – спрашивает Ольга.

Я киваю. Манур с Ольгой изучают Вильму, но та уже утратила к ним интерес и изучает магазин. Залезает под вешалки с одеждой, теребит этикетки, разглядывает сережки и заколки у кассы.

– Это на время. Ее мама больна. Я присматриваю за дочерью, пока она не поправится.

Манур с Ольгой кивают. Я поворачиваюсь к Ольге:

– Я обещала отвезти ее в аквапарк в Сёдертэлье. Там, где все эти горки и бассейны. Можно мне снова одолжить твою машину, Ольга? Я верну ее завтра.

– Конечно. Все равно парковку не найти, – закатывает глаза Ольга.

– Спасибо большое.

Я иду с Ольгой в комнату для персонала. Она достает сумочку, всю вышитую золотом и стразами. Роется внутри. Выкладывает на стол сигареты, тампоны, расческу. Наконец, находит ключи.

– Держи. Можешь вернуть завтра после обеда. Сегодня она мне не нужна.

Я беру ключи и обнимаю Ольгу.

– Спасибо. Ты сама доброта.

Она смущенно опускает глаза.

– Да не за что.

Мы возвращаемся в зал. Вильма сидит на столе с джинсами и помогает Манур их складывать. Манур улыбается, Вильма смеется. Просто идиллическая картина. С таким же успехом они могли бы играть в парке или на детской площадке.

Я подхожу к ним и глажу Вильму по щеке.

– Нам надо идти, милая.

– Нет, я работаю! – деловым тоном заявляет Вильма, отчего Манур с Ольгой заливаются смехом.

– Она просто прелесть. Так бы ее и украла, – говорит Манур с блестящими от радости глазами.

Она и понятия не имеет, что именно это я и проделала с Вильмой. Украла ее.

Я поворачиваюсь к выходу, и в этот момент в магазин входит мужчина в зеленой парке. Наши взгляды встречаются, и я понимаю, кто это. Осознание как удар под дых. Это он. Журналист, с которым я разговаривала. Который поставил своей целью разрушить жизнь и карьеру Йеспера. В этом мы с ним похожи.

Он смотрит на Вильму, потом на меня, и я понимаю, что он все знает. Я разворачиваюсь, роняя ключи на пол, и, не поднимая их, хватаю Вильму и выбегаю из магазина.

Петер ушел. Просто взял и ушел, хотя я просила его остаться. Но чему тут удивляться? Когда он делал что-то из того, о чем я просила? Когда держал обещания? Атмосфера в салоне автомобиля подавленная. Манфред с Санчес переглядываются, но ничего не говорят. Интересно, их тоже удивило странное поведение Петера, внезапная вспышка ярости и стремительный уход или нет?

– С ним такое бывает, – поясняет Манфред, словно читая мои мысли.

Я молчу.

– Наверно, что-то случилось, – поддакивает Санчес, задерживая на мне взгляд.

Им все известно? Известно, что мы с Петером не только коллеги?

– Мы и без него прекрасно справимся, – говорит Манфред.

– Но почему вы его защищаете? – спрашиваю я. – Он просто берет и уходит, а вы делаете вид, что так и надо. Вы что, действительно думаете, что это нормально?

Они молчат.

Так мы и сидим молча. Потом звонит мобильный Манфреда. Он приподнимается на сиденье, чтобы достать телефон из кармана. При его крупном телосложении это нелегко. Слушает и поворачивается ко мне.

– Эмму видели с Вильмой полчаса назад на ее старом месте работы. Свидетель – журналист, который писал статью про Орре и брал у нее интервью.

– Что будем делать? – спрашивает Санчес.

– Поедем, – отвечает он, заводя мотор.

– Подождите, – прошу я. – Мы можем еще немного подождать здесь? Я уверена, что она придет сюда.

Манфред смотрит на меня.

– Мы не там ищем. Надо возвращаться.

– Нет, я остаюсь.

– Ты поедешь с нами, – с резкой ноткой в голосе командует Манфред.

Я открываю дверь и выхожу. На улице темно. Под ногами – обледеневшее месиво из грязи и снега.

Манфред с Санчес обмениваются взглядами.

– Делай как хочешь. Я бы советовал тебе отправиться домой поспать. Одна ты все равно ничего сделать не сможешь.

И они уезжают.

Мне зябко. Холод проникает под мокрый пуховик. Я понимаю, что забыла в машине шапку и варежки. Хорошо еще, что блокнот со мной. Лежит во внутреннем кармане куртки в безопасности. От одной мысли, что Манфред и Санчес могли бы прочитать мои заметки с комментариями, как они и другие члены команды выглядят внешне, и поняли бы масштабы моей болезни, пугает больше, чем холод.

Деменция.

Провалы в памяти.

Неизлечимо.

Я сжимаю руки в кулаки и стараюсь не думать ни о болезни, ни о морозе, кусающем щеки. Я думаю об инуитах. Они переживали зиму за зимой, выдерживая самый сильный мороз. Жили в непроглядной темноте много месяцев и не переставали охотиться. И приносить жертвы морской богине Седне, чтобы та помогала им ловить добычу и не утаскивала охотников на дно. Проходит полчаса. Никого. Я надеваю капюшон и сую руки в карманы. Топчусь на месте, не зная, что мне делать. Передо мной темный и пустой дом, подготовленный к сносу. Осколки разбитых окон, наполовину заколоченных фанерой, блестят в свете луны, как острые зубы.