Камилла Гребе - На льду

Я вглядываюсь в темноту. Вдали виднеется ящик с надписью «Песок».

Вильма спокойно спит в моей постели, словно забыв, что случилось сегодня вечером. Мои воспоминания об аварии и о том, как я с трудом запихивала тело Йеспера в ящик с песком, тоже успели поблекнуть. Потом мы поехали домой и припарковались рядом с больницей Дандеруд, укутанной покрывалом из свежевыпавшего снега. Снег быстро засыпал и потрескавшееся ветровое стекло, скрыв следы аварии. Единственное, что она спросила по дороге в метро, это куда я дела Йеспера. Я ответила, что ему тоже пришлось поехать к врачу.

Не знаю, поверила мне девочка или нет, но она ничего не сказала, только кивнула.

Ее бледное личико как у фарфоровой куклы: круглые щечки, длинные темные ресницы, губки бантиком. Я глажу ее по щеке. Кожа гладкая и теплая. Красавица, думаю я. Само совершенство. Настоящее чудо. Есть только одна проблема – она не моя дочь. Мой ребенок мертв. Он погиб, так и не родившись.

Я сплю рядом с ней в ту ночь. Пару раз я просыпаюсь от того, что она ворочается и пинает меня крепкими ножками. И снова у меня это ощущение, что я переживаю нечто волшебное. Дети действительно смысл жизни. Это хрупкое маленькое тело рядом со мной вмещает целый мир, и в этих бледно-голубых глазах светится истина. Может, мне оставить ее себе? – думаю я. Может, нам убежать вместе? Начать новую жизнь там, где никто нас не знает?

Может, она сможет стать моей?

Вильма просыпается раньше меня.

Когда я открываю глаза, она играется моими сережками, лежащими на тумбочке. Руки у нее белые, как мрамор.

– Ты голодна?

Она не отвечает.

– Подожди. Я что-нибудь приготовлю.

Я иду в кухню. В холодильнике пусто. Засохшая луковица и пачка заветревшегося масла. Смотрю в шкаф. Тоже ничего. Ни хлопьев, ни печенья, ничего, что понравилось бы ребенку.

В морозилке тоже пусто. А, нет, на верхней полке что-то лежит. Я достаю упаковку мороженого, беру ложку и несу девочке.

Вильма сидит на полу и ест мороженое. Мороженым перемазана ее одежда и мой ковер, но я ее не ругаю. Она само совершенство, думаю я, глядя на нее.

Если бы только она была моей.

Я иду в спальню. Волосы растрепаны, глаза черные от размазавшейся туши. Сосуды в глазах полопались. Шея и руки в пятнах крови.

Я встаю под душ, намыливаюсь мылом и подставляю спину и плечи под горячую струю воды, смываю все липкое и грязное.

В кухне гремит посуда. Видимо, Вильма изучает новый дом. Надо пойти проверить, что она делает. В эту минуту раздается радостный крик из кухни:

– Я нашла клад! Иди сюда.

Я вытираюсь и заворачиваюсь в полотенце. Выхожу в кухню. Вильма буквально прыгает от радости.

– Ты нашла клад? – спрашиваю я.

– Смотри!

Сначала я не понимаю, о чем она, но потом вижу пачки банкнот, грудой сваленные на полу. Опускаюсь на корточки и рассматриваю пачки, перетянутые красными резинками. И узнаю их. Это деньги, которые я унаследовала. Те самые, которые исчезли. Даже резинки те же самые.

– Где ты их нашла? – срывающимся голосом спрашиваю я.

– Там, – показывает девочка на узкую дверцу сбоку от плиты. Я храню там формы для выпечки. Я не открывала этот шкафчик пару месяцев. Но помню, когда пользовалась противнем в последний раз. Это было в день нашей помолвки с Йеспером, когда я делала канапе с сыром. Я нагибаюсь и заглядываю внутрь. Постепенно глаза привыкают к темноте. На дне шкафа лежат еще несколько пачек. Я достаю их, пересчитываю. Все деньги на месте.

– Дверца была открыта?

Вильма качает головой. Лицо у нее серьезное, но весь подбородок измазан мороженым.

– Нет, я открыла ее, и там был клад.

Я киваю. Опускаюсь на холодный пол. Пытаюсь понять, что произошло. Видимо, Йеспер вернул деньги. Но зачем он положил их в кухонный шкаф? Может, не хотел, чтобы я их нашла? Но почему? Чтобы свести меня с ума?

Я собираюсь было закрыть узкую дверцу, но замечаю, что там лежит что-то еще. Что-то похожее на поднос, прислоненный к стене. Протягиваю руку и трогаю предмет. Края у него деревянные. Осторожно вытаскиваю его на свет и кладу на пол. Пытаюсь понять. Это картина Рагнара Сандберга.

Возвращаюсь в ванную. Встаю перед зеркалом и напрягаю память. Могла я сама положить деньги и картину в шкафчик и забыть про них? Что-то мелькает перед глазами. Темная кухня, тяжелая картина в руках, я нагибаюсь к шкафу. Я что, схожу с ума? Я решаю, что мне все это приснилось. Думаю о маме. О том, что она так ничего мне и не объяснила.

Женщина в зеленой униформе треплет меня по плечу. Она молодая. Совсем юная. На табличке написано, что ее зовут Сорайя.