Буало-Нарсежак - Дурной глаз

- Нет, - освобождаясь от него прошептала Раймонда. - Не нужно. Ваш отец будет сердиться, если узнает, что... Мне придется уволиться.

- А вы не хотите уходить?

- Нет.

- Из-за меня?

Она колебалась. Что-то похожее на судорогу болезненно сковало затылок и плечи Реми. Он следил за ее губами. Угадав, что она намеревается сказать, он поднял руку.

- Нет, Раймонда... Я знаю.

Он сделал несколько шагов и носком ботинка закрыл дверь. Потом машинально передвинул стаканы. Ему было плохо. В первый раз он думал не только о себе. Он издали спросил:

- Это так трудно найти место?.. Нужно долго искать... Читать объявления.

Нет. Это все не то. Нечто вроде грустной улыбки появилось на лице Раймонды.

- Извините, - сказал Реми. - Я не хотел вас обидеть. Я пытаюсь понять.

Он плеснул себе немного вина и, так как Раймонда сделала движение, чтобы забрать бутылку, он быстро сказал:

- Оставьте. Это подстегивает мое воображение. Я в этом

сейчас нуждаюсь.

Он внезапно осознал, что каждый месяц Воберы выплачивают Раймонде жалование так же, как Клементине, Адриену, как всем своим служащим, которых он знал только понаслышке. И из глубины его памяти возник голос отца, который с какой-то особой

интонацией ему говорил: " В конечном итоге, я работаю только ради тебя... " Весь этот маленький мирок работал на него, для того, чтобы больной кушал редкие фрукты, чтобы на столике у его кровати стояли изящные букеты цветов, чтобы он играл дорогими игрушками, читал дорогие книги.

- Я считаю, что мне тоже скоро нужно начать работать, - пробормотал он.

- Вам?

- Да, мне. Вас это удивляет? Вы думаете я на это не способен.

- Нет. Только...

- Думаю, это не бог весть какое чудо сидеть за столом и подписывать бумаги.

- Естественно! Если вы имеете ввиду занятие такого рода!

- Но, если я захочу, я смогу выполнять даже ручную работу... Знаете, я никогда в своей жизни не разжигал огоня... Так вот, вы сейчас увидите. Встаньте в сторону!

Он поднял на плите конфорки, схватил старую газету и яростно запихал ее внутрь.

- Реми, вы просто ребенок.

О, пусть она замолчит! Пусть все они замолчат! Пусть они перестанут становиться между ним и жизнью! Теперь немного хвороста. Дрова. Но их нет. В самом деле. Дядя, должно быть, пошел их колоть. Сейчас он вернется и поднимет его на смех. Пускай! Спички?.. Куда я подевал спички?

- Реми!

На пороге появилась Клементина. Он выпрямился. У него были грязные руки, прядь волос упала на глаз. Клементина медленно пересекла кухню.

- Значит, теперь ты решил заняться огнем? Посмотрим, что у тебя получится.

Она приблизилась к юноше, откинула прядь, посмотрела сначала в его неспокойные глаза, потом на бутылку и стаканы.

- Иди прогуляйся. Твое место не тут.

- Я имею право...

- Подыши свежим воздухом.

Подолом фартука она вытерла его руки, потом вытолкнула его во двор и хлопнула дверью. Он сразу же услышал голоса двух женщин. Они ругались. Из-за молока. Из-за вина, плиты, из-за всего на свете. Из сарая доносились ритмические глухие удары: там дядя орудовал топором. У крыльца по-прежнему стоял автомобиль, его дверцы были открыты. Солнечный свет внезапно стал каким-то печальным, и жизнь сделалась похожей на испорченный праздник. Реми спросил себя, где же все-таки его место, его истинное место? Что он представляет собой для Раймонды? Она у них просто служит... Он для нее - это работа с месячным окладом тридцать шесть тысяч франков. Она чуть было ему об этом не сказала. Ну и что? Разве это ненормально? Может быть он случайно себе вообразил, что его все будут обожать только потому, что у него такая... необычная болезнь? Только существуют ли вообще эти необычные болезни? А его собственная болезнь, разве не была она добровольной?

Он возвратился в холл и подпрыгнул от неожиданности, услышав бой часов. Клементина запустила находящийся под лестницей старый часовой механизм. Она даже нашла время всюду слегка пройтись веником, протереть тряпкой ступеньки. Реми поднялся до туалетной комнаты, которая выходила на площадку второго этажа. Там уже висели свежие полотенца и мочалки, на умывальнике лежало мыло. Она думала обо всем, за всем следила, все контролировала. Реми принялся мечтать о доме, в котором царит беспорядок, где на стульях висит кое-как брошенная одежда, из кухни доносится горький запах сбежавшего молока, а молодая очаровательная женщина в пеньюаре, напевая, натягивает прозрачные капроновые чулки. Он помыл руки, причесался, безразлично рассматривая в зеркале свое лицо. Вот она, истина. На протяжении многих лет его кормили сказками. Еще сегодня он выдумывал бог знает