К. Тейлор - Сестры лжи

Облокачиваюсь на кухонный стол, кладу подбородок на сплетенные пальцы и в таком виде сижу, пялюсь на дверь. Ступни беспрерывно отбивают чечетку на кафельном полу. Вновь смотрю на часы – 8:52 – и встаю, чтобы поставить чайник. Кладу пакетик в кружку, думаю секундочку, вынимаю его и тянусь за бутылкой красного вина. Штопор успевает углубиться в пробку до половины, когда я и на вино машу рукой. 8:57. Еще три минутки.

Прокручиваю список телефонов, пока не добираюсь до Армстронга. Ал слезно просила не звонить в полицию, однако не объяснила причину. Потому что боится, как бы Дейзи не написала на нее заявление? Но ведь здесь ее быть не должно, Ал приедет в одиночестве. Или как? Она сказала, что Дейзи жива, просила не вмешивать полицию и пообещала все рассказать при встрече. Будет ли с ней Дейзи или нет, ничего не говорила. Я поднимаюсь, подхожу к раковине и заглядываю в щель жалюзи. Вижу лишь собственное отражение в стекле. На улице такая тьма, что и конца подъездной дорожки не разглядеть.

Должно быть, за сообщениями стоит все-таки Дейзи. Но почему сейчас? Зачем надо было ждать пять лет? Очень все это странно, даже если предположить, что она выжила-таки после того падения. Если только Ал не врет. Ведь насчет прессы она не сдержала слово, да и про мои антиневрозные таблетки тоже что-то темнит, мол, это наверняка Линна подстроила, чтобы мы с ней рассорились. А если дело обстояло совсем по-другому?

Смотрю на часы. 9:02.

Решаю ждать до 9:10, затем набираю номер Ал. Мой звонок принимает автоответчик.

– Ал, привет, это Эмма. Хотела узнать, как ты там, не заблудилась ли. Если что, позвони.

Кладу мобильник на стол, иду к раковине и вновь пытаюсь хоть что-то разглядеть сквозь щели жалюзи. На меня смотрит моя же встревоженная физиономия.

В 9:20 открываю парадную дверь, прохожу до конца подъездной дорожки, осматриваюсь вправо-влево. Дорога пустынна и тиха, если не считать шуршания ветра в кронах и далекого крика дикого голубя. Стою возле ограды несколько минут, поеживаясь в своей безрукавке, глядя в темноту, ожидая, что вдали вот-вот блеснут фары, затем разворачиваюсь и бреду обратно к дому – и лишь сейчас замечаю, что в ночное небо бьет какой-то мутный столб, затемняя звезды. На секунду прихожу в замешательство, потому что железная дорога проходит к югу от поселка, а не к северу, но тут меня пронзает догадка. Это вовсе не пар от мощного локомотива, а дым. Плотный, жирный, удушливый дым, который может издавать только горящее здание. В той стороне, где находится наш приют.

Едкая вонь паленой соломы и жженого пластика бьет в нос все сильнее и сильнее чуть ли не с каждым метром, пока я преодолеваю горку. Ладони влажны от пота, бедренные мышцы горят, а я упорно жму и жму на педали, ритмично смещая центр тяжести вправо-влево, вправо-влево… Остервенелый лай, слышный уже на полпути, окончательно превращается в какофонию, когда я делаю крутой вираж на съезде к приюту, но, хоть я и набрала 999 перед тем, как ринуться сюда на велике, меня не встречает ни море проблесковых огней, ни вой сирен, ни громадины пожарных машин, величественно переваливающих через гребень холма. Что-то никто не торопится к нам на помощь. Парковка пуста, если не считать одинокого «Фиата», поставленного под странным углом непосредственно у входа. Поджигатели либо бросили машину, либо притаились где-то здесь. Я машинально кидаю взгляд в сторону домика Шейлы, но он, во-первых, так далеко, что ничего не видно из-за темноты, а во-вторых, я только сейчас соображаю, что ей до конца отпуска еще пять дней.

Гавканье, тявканье и вой со стороны псарни нарастают; можно подумать, собаки поняли, что я уже на месте. Бросаю свой байк на землю, мчусь ко входу. Дежурное освещение, которое мы установили после набега взломщиков, отражается от угловатого контура машины, которая чуть ли не блокирует дверь, но лишь приблизившись до десяти метров, я вдруг вижу, что «Фиат» вовсе не брошенный. Кто-то сидит на пассажирском сиденье в сонной позе, как если бы утомился после долгой поездки, и водитель, выходя наружу, просто решил не беспокоить человека. Либо так, либо этот деятель заслуживает звания чемпиона по наихудшему стоянию на стреме. Как бы то ни было, вот-вот появится полиция и их всех повяжут.

Я обегаю машину и толкаю входную дверь. Она на замке. Поджигатели, надо думать, нашли иной вход. Лезу в карман за ключами – и тут замираю. Что-то не дает мне покоя – неопределенность, сомнение, узнавание, – и я, пригнувшись, заглядываю в салон через окно водителя. На соседнем сиденье вижу женщину. Она грузная, с мощными руками, выдающимся брюхом и двойным подбородком, который служит ей подушкой. Волосы куда длиннее, чем в последний раз, когда мы виделись: теперь она зачесывает челку, а не ходит с торчащим в небо «могиканом». На правом предплечье новая татуировка.