Марк Раабе - Надрез

– Обычно все, связанное с Габриэлем, приводит к каким-то неприятностям.

– Ну, раз тебе еще нужно подумать об этом… то давай пока зайдем в эту замечательную столовую.

В столовой безлюдно, как и в вестибюле, все заливает яркий свет, в горшках растения на гидропонике. Вид у них не очень-то здоровый – как, должно быть, и у людей, которые приходят сюда обедать.

Дэвид, точно не замечая ничего вокруг, садится на мягкий стул, кладет конверт на пластиковую столешницу и погружается в свои мысли. Шона идет к стойке и покупает порцию не очень аппетитного на вид салата, два бутерброда и две диетические колы.

– Ну что, к тебе вернулся дар речи?

– Хм…

– Ладно. Раз проголодался, налетай. – Она ставит поцарапанный оранжевый поднос на стол и садится напротив Дэвида.

– Прости. Все это довольно…

– Странно? – заканчивает фразу Шона, наклоняя голову к плечу.

Дэвид пытается улыбнуться, но у него не очень получается.

– Не хочу лезть не в свое дело… – Шона сует в рот огромный салатный лист. – Но ходят слухи, что если выговориться, то станет легче.

– Ты предлагаешь мне услуги психолога?

– Ну конечно. Я, знаешь ли, на досуге подрабатываю психотерапевтом. – Пожав плечами, Шона с аппетитом жует салат.

Дэвид улыбается.

– И как, помогли твои познания в психологии в общении с Бугом?

– О господи, нет! – Шона презрительно фыркает. – Ему не психотерапия нужна, а терапия широкого спектра действия.

– Это еще что такое?

– Ну, знаешь, как бывают антибиотики широкого спектра действия. От всего.

Дэвид устало улыбается.

– Как вообще получилось, что ты знаком с Лиз Андерс?

– Она делала обо мне репортаж, давно это было. Речь шла в первую очередь о «Treasure Castle» . Но, учитывая ее манеру задавать вопросы, очень быстро всплыли сугубо личные темы. С тех пор мы почти не пересекались.

– Я правильно поняла, что ты не знал о ее отношениях с твоим братом?

Дэвид кивает, глядя на бутерброд – из булочки выглядывают края вареной колбасы и лист салата.

– Собственно говоря, я даже не знал, есть ли у меня вообще брат. И вот три часа назад он мне позвонил.

Шона приподнимает брови.

– На студии, когда ты сбил меня с ног?

Дэвид кивает, отворачиваясь.

– Когда вы виделись в последний раз?

– Зимой 1987 года.

– Двадцать лет назад?!

– Тогда Габриэль лежал в психиатрической больнице, в закрытом отделении. Проблемы с наркотиками, и не только. Он не мог сам избавиться от наркозависимости, это продолжалось слишком долго. Он полностью утратил контроль. Либо на кого-то набрасывался, либо спал, забившись в угол. – Дэвид вздыхает. – Мой брат – психопат, его поведение было непредсказуемо и становилось только хуже. Все его боялись, даже я. Правда, я не думаю, что он причинил бы мне вред. Для него я всегда оставался младшим братиком, малышом Дэвидом, которого нужно защищать. Но на самом деле кто-то должен был защитить его – в первую очередь, от самого себя.

– А я думала, что ты из благополучной семьи.

– Ну да, более-менее. Но мне довелось наслаждаться семейной идиллией только до семи лет. Тогда… погибли наши родители.

– О господи… Что произошло? Несчастный случай?

– Ну… На самом деле так и не удалось выяснить, что же случилось.

Шона хмурится. Она чувствует, что Дэвид чего-то не договаривает, но не расспрашивает его.

– Как бы то ни было, после этого нас поместили в приют имени принцессы Елизаветы Прусской, на севере Берлина, район Хермсдорф. Все случившееся полностью выбило Габриэля из колеи. И неудивительно. Мне тоже пришлось нелегко, но с ним все происходило несколько иначе…

– Из-за наркотиков?

– Нет, проблемы с наркотиками начались позже. Он был агрессивным, избивал других детей в приюте. Раз пять-шесть побои были настолько тяжелыми, что детей приходилось отправлять в больницу. А потом он напал на директора приюта, сломал ему нос и пару ребер. После этого его отправили на юг Берлина, в Фалькенхорст. Там находится приют для трудновоспитуемых детей, в одной из бывших нацистских вилл на берегу Хафеля. Но и там с ним не справились, чуть что – и он нападал на всех и вся.

– А потом?

– Угодил в психиатрическую больницу, в закрытое отделение клиники «Конрадсхее». Визиты туда были сущим кошмаром. Я чувствовал себя так, будто очутился в тюрьме штази [7]. Зарешеченные окна, двери без ручек, телевизор за небьющимся стеклом. В последний раз я туда приходил в декабре 1987-го, незадолго до Рождества. У Габриэля была ломка, в очередной раз.