Иван Дмитриев - Все стороны злосчастной медали

Я дёрнулся, но выходить было рано.

Второй гость остановился в проходе и решил проверить ванную комнату, которая примыкала с противоположной стороны. Держа в правой руке пистолет, левой он начал открывать дверь ванной комнаты. Медлительность этого джентльмена позволила мне совершить быстрый выпад в его сторону. Нож вошел в правую часть шеи, немного выше ключицы. Кровь быстрыми струйками начала обливать всё вокруг, а незнакомец пошатнулся и уперся спиной в дверной косяк. Тело его было повернуто теперь ко мне и он, уходя на тот свет, решил забрать меня с собой — пистолет смотрел ровно на меня. Может быть, я успел бы выбить его или навалиться на стрелка, но ужасный грохот и непонятный удар в комнате отвлекли меня. Элен! Но с ней всё было в порядке. Каким-то образом ей удалось оглушить первого гостя вазой.

А через секунду мне пришлось заново пережить и гулкий хлопок, и красное пятно на одежде. Только теперь оно виднелось по середине живота. Твою мать!

Стрелок улыбнулся и замер, продолжая заполнять прихожую кровью. Я же, отшатнувшись назад, скатился по стене напротив него. Боль на этот раз оказалась стягивающей. Вся живая часть моего живота стремилась заполнить образовавшуюся пустоту. Туда, похоже, затягивало и моё сознание. Меня тряхнуло, глаза стали слипаться. Элен, подбежавшая в тот момент ко мне крикнула:

— Карл!

— Да, Элен, — попытался ответить я, но понял, что слова потерялись в глотке, не найдя выхода.

Я закрыл глаза и провалился в бездну. Именно ту, о которой недавно мечтал.

Представьте, что вам снится пустой сон. Совсем пустой. Нет ничего, кроме темноты. Вы явно сидите на стуле, но не можете этого увидеть. Нельзя встать, нельзя повернуться. Да и было бы чем поворачивать. Тело не ощущается, но вы непременно уверены, что оно здесь. Если бы вы могли опустить взгляд, увидели бы ноги. Но вы не можете.

Не знаю, каждый ли находящийся на грани проходит через это, но мне пришлось. Это жутко, и всё, что вы знаете — нужно ждать. Непонятно чего, непонятно когда. Ожидайте. Вас вызовут.

Я очнулся в палате. Не было комаров, чтобы доказать, что я жив, поэтому их писк заменил аппарат, измеряющий пульс. Пип. Пип. Пип. Надоедливый.

Белые стены. Зачем? Было бы приятнее увидеть цветные. Белый я и так увижу. В конце тоннеля, гыгы.

Элен сидела слева от меня и вскочила, едва я открыл глаза:

— Слава Богу, ты жив, Карл!

— А я…, — я начал было фразу, но вовремя понял, что едва открываю рот. Тогда я напрягся и продолжил: — А я и не собирался пока…

Договорить не получилось. Улыбнувшись, я будто задел тягу, связывавшую уголок рта и рану в моем брюхе. Элен это заметила.

— Не трать силы, — заговорила она шаблонными фразами, — Тебе сделали две операции и…

Она не успела договорить.

— Уходи, — смог осознанно произнести я.

Она побледнела и непонимающе взглянула на меня. А мне её было не жаль.

— Уходи, — теперь уже только на выдохе сказал я.

Она убрала руку, протянутую к моей голове. Губы разомкнулись и тут же вернулись в обычное положение. Ничего не говоря, она повернулась и медленно пошла прочь. Тем лучше.

Какое-то время я лежал и просто смотрел в потолок. Потом в голове начали появляться мысли. В моей жизни не было ничего фундаментального, чем я мог бы гордиться. Я слишком привязывался к людям, к вещам. Да, наверно, у каждого есть предмет, хранящий воспоминания. Наткнувшись на него, будто окунаешься в лучшие моменты жизни, какими бы они на самом деле ни были. А дальше предмет возвращается на место, и человек продолжает жить повседневной рутиной до очередной подобной находки.

Нет, у меня не так. В одном артефакте прошлого я жил, на другом ездил на работу. Третий был лучшей и вообще самой яркой частью моей скудной на впечатления жизни. Третий — это Элен, разумеется. Где та грань, перейдя которую, близкое становится безразличным? Не могу судить, что оторвало меня от Элен — её ложь, моё самолюбие, гордость, эгоизм? В любом случае, часть моей жизни перестала меня интересовать.

Осталось продать квартиру, и я стану человеком без прошлого. Так лучше.

В это время в палату вошла медсестра.

— Вы очнулись, это очень хорошо, — произнесла она каким-то наивно детским тоном, меняя сосуд с раствором в моей капельнице.

На бэйджике было написано "Вэл".

Не знаю, как у меня получается, но в девушках я всегда в первую очередь рассматриваю глаза. Их цвет, форму ресниц, движения зрачков. Это интересно. И это отличает девушек друг от друга больше, чем губы. Или грудь. Или ноги. Хотя, и без них никуда. Обратив внимание, что у Вэл все интересующие меня части тела на месте, я понял, что как мужчина пока точно жив.