Елена Балышева - За полчаса до предательства

Илья лежал справа, у колонны, и ничуть не изменился. Она сразу узнала его. Это был ее муж, с немного припухшими и закрытыми, точно в глубоком сне, веками.

– Здравствуй, Илюша. Ну как ты тут?

Мать посмотрела на нее как на сумасшедшую, но ничего не сказала. Она мешала своим подслушиванием, сострадательно-навязчивым, нарушающим канву последнего разговора.

– Мама, отойдите, пожалуйста. Можно нам побыть вдвоем?

– Наташа, ты что? Он умер. Лучше поплачь, посмотри. Не обращайся к нему как к живому, – горько выдохнула Владлена Александровна.

– Мама. Я прошу вас, не надо. Он жив. Он еще вернется. Отойдите! – сорвавшись на крик, грубый, неуместный, зарыдала она.

Мать отошла в сторону, но глаз с дочери не спускала, приготовив на всякий случай пузырек с каким-то сердечным лекарством.

В отличие от Владлены, в последнее время часто бывавшей на похоронах, Наталья покойника видела впервые. Она с детства боялась смерти, думала, что нет ничего страшнее мертвого тела. Но оказалось иначе – пугают не покойники, пугает необратимость, невозможность возвращения.

Кто-то подходил, клал цветы, ее обнимали, но она не замечала. Только бы не расставаться. Пусть немного опоздает автобус, пусть работники морга будут долго торговаться о вознаграждении. Еще несколько минут. Он вот так полежит, она постоит рядом, расскажет, как опять ничего не успела, не выяснила о Варьке, как холодно и страшно оставаться одной, особенно по ночам; поплачет, тихо, бесслезно, о том, что не умеет жить без него, и ждет его возвращения, и не верит, даже сейчас, стоя около гроба, с раздражающе красной обивкой, что его никогда не будет.

Но тут гроб закрыли крышкой и понесли в автобус, не дав ей договорить.

Потом на кладбище кто-то обещал найти убийц, не бросить в беде семью и прочее, обычное для похорон. А она думала только о том, что чем больше людей узнает о его смерти, тем меньше вероятность его возвращения. Зачем они здесь? Ведь им все равно…

Утром, проснувшись, я поняла, что опоздала, папа уже уехал на работу, наверное, он очень торопился или обиделся. «Вечером, я обниму его вечером», – решила я и отправилась заниматься своими важными детскими делами. Но тревога осталась.

Вечером он не пришел, он вообще больше никогда не пришел. С тех пор я его никогда не видела, наверное, он ушел от нас специально, потому что я глухая. Даже потом, когда мне рассказали о его смерти подробно, я так и не поверила в случайность, точно зная, что причиной его гибели стала моя неполноценность. Ему было стыдно за такую дочь. Может быть, не будь я глухой, он дожил бы лет до семидесяти и ушел тихо, в кругу семьи, со спокойной мудростью на лице.

Теперь, вспоминая то время, я все чаще ловлю себя на мысли, что счастлива была только там, в стране выдуманных героев, с такой любовью отвечавших каждому простому движению моей юной души.

Детская память мимолетна. Сейчас мне кажется, что после смерти отца в нашем доме ничего не изменилось, только к запаху свежей клубники, неизменно царившему по утрам на кухне, примешался привкус каких-то лекарств с примесью табачного дыма. А еще что-то случилось с зеркалом в прихожей. Выбежав однажды из детской, я увидела, что оно покрыто черной вуалью. Зеркало показалось мне очень странным. Раньше это было просто зеркало, и я любила покрутиться перед ним, представляя себя красавицей. Но под вуалью… Я его боялась, казалось, стоит остановиться неподалеку или замедлить шаг, и серебристая гладь, колышущая изнутри вуаль, затянет туда, откуда нет возврата.

Мама то плакала, то смеялась, вела себя странно, а потом притихла. Она очень подурнела за это время и меня больше не любила, я ей сильно мешала. Стараясь как можно реже попадаться ей на глаза, я большую часть времени проводила у Насти или в своей комнате, продолжая болтать со своими вымышленными друзьями. В наших беседах теперь было все больше новых слов – простых и понятных мне и все больше и больше отличавшихся от общепринятых, тех, которые использовали в общении люди. Но кто мог мне это объяснить?

Ни у Натальи, ни у мужа в роду не было глухих. Поэтому предположение генетического происхождения сенсоневральной тугоухости Инна Васильевна, знакомая Ильи, скупо консультируя по телефону, отмела сразу. «Прежде всего выясните, что послужило причиной потери слуха, а потом будем протезировать», – без прежней теплоты в голосе закончила она разговор с неинтересной ей Наташей. Она явно не хотела заниматься проблемами Шеманских. Пришлось брать телефонный справочник и разыскивать самостоятельно адреса клиник, занимающихся слухопротезированием.