Матс Ульссон - Когда сорваны маски

Мысли путались. Каждый из нас выпил не меньше литра кофе, тем не менее мозги опухли, а в ушах словно били колокола.

Арне скрестил на груди руки. Он смотрелся бы решительно, пожалуй, даже грозно, если бы сменил этот пестрый балахон на более подходящую мужчине одежду.

Эмма глубоко и ровно дышала во сне, прислонившись к моей груди. Эва дремала за столом, уронив голову на руки.

Фотографию с женщиной на стуле я показал ей еще в баре в Хельсингборге.

– И это мама Эммы?

– Не знаю, я никогда с ней не встречался. Только видел ее старую фотографию в газете. Но тут ведь совсем не видно лица, эта женщина может быть кем угодно.

Как я ни всматривался в снимок, пытаясь разглядеть на женщине украшения или что-нибудь из того, что называется особыми приметами, не видел ничего, кроме обнаженного горла с прижатым к нему сверкающим лезвием.

Державшие нож руки, вне всякого сомнения, принадлежали мужчине. Он стоял за женщиной, в кадр попал только рукав его куртки. Позади была обшарпанная серая стена, вероятно подвальная.

Номер, с которого послали сообщение, не распознавался. Очевидно, отправитель использовал мобильный с предоплаченной карточкой.

– Откуда у них твой телефон? – спросила Эва.

– Он не засекречен, при желании его можно найти в Сети.

– А откуда они знают, что ты прячешь Эмму или как-то с ней контактируешь?

– Они этого не знают.

– Ты уверен?

Я задумался:

– У них нет никаких оснований подозревать меня. При этом, разумеется, они могут думать что угодно. Но у них нет никаких доказательств, что той ночью Эмма прибежала именно ко мне.

– И чего они хотят от тебя?

– Понятия не имею. Вероятно, надеются спровоцировать какую-нибудь реакцию. Они в отчаянии.

– Наконец главный вопрос: кто они?

Я пожал плечами:

– Могу только догадываться.

На самом деле с этим как раз все было ясно. Ситуация накалилась до предела, империя Бьёркенстамов летела в тартарары. Я почти не сомневался, откуда исходит угроза. Равно как и в том, кто был тот мужчина, что держал нож у обнаженного горла женщины. Я пожимал руку Лади, широкоплечего русского охранника и бывшего боксера, и слишком хорошо помнил эти громадные ладони с припухшими узловатыми пальцами.

– И потом, мне кажется, я узнал его. – Я кивнул на фотографию. Эва удивленно вскинула брови и приготовилась слушать. – Его называют Лади, сокращенное от имени Владимир. Он русский, хотя, похоже, много лет живет в Швеции. Телохранитель Якоба Бьёркенстама. Подозреваю, что именно он расправился с отцом Эммы прошлым летом. Сам Бьёркенстам слишком труслив, чтобы застрелить человека, но мог поручить Лади сделать это.

– И как фамилия этого… Лади?

– Не знаю, я его даже не гуглил.

До сих пор я успел изучить только снимок и не обнаружил ничего нового, что могло бы пролить свет на личность палача или жертвы.

– Что мне делать, Эва? Что им ответить?

Она покачала головой:

– Думаю, отвечать не надо, подождем. Если ответишь, признаешься тем самым, что Эмма у тебя. Будем держать их в неведении, пусть помучаются.

– А ты уверена, что они мучаются? – рассердился я. – По-моему, это я извожусь здесь, загнанный в угол.

– Подождем, – повторила Эва.

– Мне надо в Андерслёв, – подумав, сказал я. – Сейчас самое главное – быть рядом с Эммой.

Эва согласилась со мной, и вот ранним воскресным утром мы трое оказались на кухне в доме Арне в Андерслёве. Часы показывали начало шестого, за окном занимался жаркий летний день.

Мы прибыли сюда накануне в полночь, когда Эмма и Арне уже спали.

Снимок, присланный с неопознанного номера, я тут же показал Арне, а вот от Эммы утаил. Вместо этого я долго сидел с ней у Арне в кабинете и уверял, что ее мама жива и что скоро мы обязательно ее найдем.

– Но для этого ты должна верить мне и Эве. Ты веришь нам?

Эмма кивнула и через несколько минут уже спала у меня на коленях.

– Если это шантаж, то мне не совсем ясно, в чем его смысл. – Я говорил почти шепотом, чтобы не разбудить Эмму.

– То есть? – не понял Арне.

– Что это, шантаж или попытка оказать давление? Что я получу, если пойду на их условия? Допустим, я передам им Эмму, и они расправятся и с мамой, и с дочкой. Но у меня после этого будут полностью развязаны руки, а я и без того слишком много знаю об их делах. Они хотят уничтожить двух свидетелей, но оставляют третьего.

– И того журналиста в Лербергете, которому ты все рассказал, – добавил Арне. – Он ведь может обо всем написать и уже пишет.