Патрик Квентин - Он и две его жены, Кто-то за дверью, Леди из морга

- Я оставлю тебя одного, - говорит Пюс. - Мне кажется, дело пошло на лад. И потом виски подействовало - глаза просто слипаются.

Она подходит к окну, раздвигает шторы.

- Здесь можно задохнуться, - говорит она, приоткрывая окно.

Пюс взяла привычку поступать, не спрашивая моего мнения. И это неплохо, потому что сам я никогда не знаю, холодно мне или, наоборот, жарко.

Вдалеке слышится сирена входящего в порт судна. Будто жалобный зов моего детства. До последнего своего вздоха не перестану любить эти сирены. Пронзая насквозь, они поднимают меня ввысь и на крыльях неизвестности уносят далеко от себя самого.

- Совсем как в твоем романе, - замечает Пюс, слегка наклонившись через окно - Ужасный туман. Даже набережную не видно. Не забудь прикрыть окно, когда пойдешь спать.

Она уже знает, что сегодня я буду работать допоздна. Проходя мимо стола, она останавливается и смотрит на меня так долго и пристально, что глаза ее начинают чуть косить.

- Знаешь, - говорит она наконец, - я совершенно уверена, что ты найдешь эту свою месть. У тебя есть одно большое достоинство - ты упорен. Уж если ты за что-нибудь берешься, то доводишь дело до конца.

Затем она идет к лестнице. Слежу за ней взглядом, охваченный внезапной растерянностью, готовый сказать что угодно, лишь бы задержать ее еще хоть ненадолго.

- Когда у тебя поезд?

Уже ступив на первую ступеньку, она останавливается и смотрит на меня с каким-то странным волнением.

- В восемь утра.

И добавляет с натянутой усмешкой:

- Хоть раз в жизни поднимусь, как все порядочные женщины.

Не очень в это веря, предлагаю проводить ее на вокзал.

- Когда ты встаешь в такую рань, ты потом весь день чувствуешь себя разбитым, - справедливо замечает Пюс. - А потом, знаешь, вокзальные перроны мне противопоказаны - плакать от них хочется. То есть, если меня провожают с платочком…

Она опять смеется деланным смехом, который причиняет мне почти физическую боль. Все это виски, поглощаемое ею, отнюдь не укрепляет нервы.

- Ты ничего не хочешь передать моему брату? - неожиданно спрашивает Пюс.

А вот этого не надо было говорить. Я ненавижу Андре, я всегда его ненавидел и никогда не мог понять, почему. Не потому ли, что Пюс каждый раз, когда едет в Париж, останавливается у него. Я чувствую, что их связывает некое сообщничество, которое было между ними всегда. И мне кажется, будто он ее у меня похищает.

К тому же, Андре Дюверже - полная противоположность мне: крупный предприниматель, низенький, ростом с метр шестьдесят, весом в девяносто кило мужчина. Он - владелец фармацевтической лаборатории, и все, что его интересует в жизни, - это "делать деньги". На эти деньги он покупает большие, бросающиеся в глаза вещи: американские автомобили, моторные лодки, холодильники, куда можно засунуть целого быка.

Это невозмутимое, всем довольное существо, от которого не ждешь сюрпризов, которое ни из-за чего не переживает, тогда как я переживаю из-за всего. Мне отвратительна его манера одеваться и то, как он питается. Я в ужасе от его квартиры. Андре наводит на меня скуку. Смертельную скуку.

В очередной раз я говорю об этом Пюс. Говорю со злостью, в которой прекрасно отдаю себе отчет.

- И все из-за того, что один раз в году я провожу у него две недели! - спокойно замечает Пюс, поднимаясь по лестнице.

- Два раза в год! Три раза в год! По-моему, ты вообще живешь в Париже!

Ах, злонамеренность! Я мог бы написать о ней целый роман. Сознательное, заранее обдуманное зло.

Сейчас она поднимется по лестнице и скроется наверху, и я окликаю ее сдавленным от подступившего отчаяния голосом:

- Дорогая!

Она в изумлении останавливается на последней ступеньке и наклоняется через перила:

- Да. В чем дело?

- У тебя большой багаж?

Меня вдруг страшно интересует этот вопрос.

- Большой желтый чемодан и черный баульчик.

- Как обычно.

- Да, как обычно, - повторяет Пюс.

Кто мог бы обнаружить яд в этих совсем простых словах, которые обжигают меня и должны причинять ей боль?

Теперь она исчезает. По-настоящему. Ее нет в моем мире. Словно никогда и не было. Однако она по-прежнему здесь. Присутствует, как "духи" в старых английских сказках. Как присутствуют те, что умерли совсем недавно.

Я не могу оторвать взгляд от опустевшей лестницы, где наверху еще витает, наверное, ее аромат. Как же долго не исчезает след, оставленный женщиной, которую любишь.

Я медленно возвращаюсь к письменному столу. Сажусь, беру ручку. То радостное вдохновение, которое посетило меня несколько минут назад, прошло. Все же я заставляю себя писать.