Патрик Квентин - Он и две его жены, Кто-то за дверью, Леди из морга

Но Пюс на это в высшей степени наплевать. От виски ее рассудок пылает как омлет "сюрприз".

- Опять не то. Тогда вот, я знаю, кто он, твой агреже [ Лицо, прошедшее конкурс на замещение должности преподавателя лицея или высшего учебного заведения ]! Он - педераст!

Я начинаю кружиться на месте, подобно дервишу, меня охватывает чувство сильнейшего раздражения.

- Нет, нет и нет! Он нормальный, абсолютно нормальный! Средний француз, не блещущий оригинальностью, однако с небольшим своим культурным багажом в голове, со своей совестливостью интеллектуала, которая всю жизнь призывала его к осуждению насилия.

- Ага, ясно, он антифашист!

- Антифашист и, тем не менее, рогоносец! - ору я. Ее смех резко обрывается.

- Есть еще фактор времени, - произносит она так, будто сделала великое открытие. - Сколько лет они женаты?

- Как мы. Семь, восемь.

- Переломный седьмой год?

- Да, об этом пресловутом кризисе всегда говорят, но никогда не объясняют, как он наступает. Усталость, привычка, утрата таинственности… Все это по-прежнему неясно. Возвращаемся к исходному положению. Отчего вдруг любящая жена разлюбила мужа?

Я неожиданно подхожу к Пюс, беру ее за плечи и заглядываю в глаза.

- Пюс, а ты веришь в этого Другого?

- В Любовника с большой буквы? В опьянение, помрачение и прочую чепуху? В любовника, который, в итоге, превратится в такого же мужа, как другие. Серьезно, ты в это веришь?

В ее больших голубых глазах, храбро выдержавших мой взгляд, появляется беспощадное выражение.

- Я просто обязана верить, - произносит Пюс глухо, - ведь она уходит, бросает своего учителя.

- Однако он не изменился, это тот самый человек, которого она полюбила, за которого вышла замуж семь лет назад. Характер не меняется.

- А вот и меняется! - с жаром возражает Пюс. - Так же, как худой человек может превратиться в толстого. Я, лично, вижу, как твой учитель изо дня в день делается все больше учителем. Изо дня в день он все больше погружается в свои книги, в свою Древнюю Грецию. И если бы он был механиком, все было бы точно так же - он все больше погружался бы в свои моторы. Сам знаешь - зайдешь в гараж и видишь одни только задницы.

- Не будем на них останавливаться.

- И так до того самого дня, когда твоя счастливая жена обнаруживает, что она одинока. Одинокая - это значит свободная! Свободная - это значит она может собой распоряжаться. Тут-то и появляется этот другой - любовник. Иначе и быть не может!

- И тот дурак ничего не замечает? Я имею в виду мужа…

- Нет. Он весь в своих книгах.

- Я не согласен! - взвиваюсь я вдруг. - Все-таки он иногда закрывает свои книги. А когда книги закрыты…

- …он продолжает ничего не видеть. Из лени. Кажется, она меня раздражает!

- Из лени! Он, такой трудолюбивый! Влюбленный в Грецию эрудит!

- В Грецию, но не в жену. В любви он ленив, Любовь требует много сил. Она мучительна, невыносима. Тому есть доказательство - некоторые умирают от любви.

- Ты не в своем уме! Ведь если она вышла за него замуж, значит он все-таки сумел ее покорить.

- Да, конечно, вначале он вел себя как надо. А потом, когда дело было сделано, он уже не церемонился!

- Довольно мелкая причина.

- Возможно, это мелкий человек. Бывают и такие мужья.

Я решительно не согласен. Пусть он грешен, мой герой, но тогда из гордости. Он ни минуты не мог предположить, что жена способна его обмануть, его, агреже, его, сверхчеловека.

Пюс не возражает. Она идет еще дальше:

- Он даже изобрел систему, чтобы оградить себя от неприятных сюрпризов. Я прямо слышу его слова: "Если жена изменит мне, такому человеку, выдающемуся знатоку Акрополя, - или там двигателей внутреннего сгорания, - мне останется только ее презирать".

Признаться, я потрясен. Вспоминаю вдруг, что почти то же самое, исключая Акрополь и двигатели внутреннего сгорания, сказал и я однажды Пюс.

Возвращаюсь к письменному столу, хватаю ручку и склоняюсь над моим листком. Пишу: "Он думал, что испытает лишь презрение к жене, если она ему изменит. Однако, когда это случилось, с изумлением обнаружил, что терпит адские муки".

Меня вдруг словно жаром обдало. Я хорошо знаю это ощущение - будто пьешь медленными глотками крепчайшее вино. При этом у меня делается какой-то странный взгляд. Пюс отлично известно, что это означает. Лед тронулся. Мое перо, как породистый скакун, только и ждет, чтоб галопировать по бумаге. Я еще не нашел решения, не придумал гениальную месть, но я почувствовал, как забилось сердце моего персонажа. Он ожил. Он не стоит более, застыв на набережной в тумане, словно ему нездоровится. Он продолжает путь, он идет прямо туда, куда должен идти.