Виктория Платова - Тингль-Тангль

просящая

примирительная

жалостливая

слезливая

«как насчет луна-парка в воскресенье?»

«почему ты не хочешь мне помочь, малыш?»

Потому что ты мне не нравишься, – обычно отвечала Васька.

Но сейчас, обретя свой первозданный вид, Мика даже понравилась Ваське. Впервые в жизни. Лучше уж быть сестрой жалкого ничтожества, чем сестрой монстра. А не лучше, – так безопаснее наверняка.

– Что это? – выдавила из себя Васька.

Может, Мика объяснит ей, что происходит на кухне этой ночью? А если это происходит каждую ночь? Даже одна мысль о подобном вызывает к жизни мурашки на спине.

– В каком смысле? – ушла от прямого ответа Мика.

– Что ты тут делаешь?

– Готовлю.

«Кручу-верчу, обмануть хочу», – говорил в таких случаях продвинутый Леха. Мика – крутит и вертит, в этом не может быть сомнений. С другой стороны, – запах, витающий в кухне, вызывает активное слюноотделение, каждый сантиметр кухонных поверхностей облепили благополучно материализовавшиеся мысли о пище, еде, трапезе. На доске перед Микой лежат ошметки зелени, и сердцевинки салатных перцев, и лиловая шелуха от лука, и еще много чего.

– Ночью? – глупо спросила Васька, как будто луковой шелухе не все равно, когда лежать на столе – ночью или днем.

– Ночью. Почему нет? Такое у меня настроение.

– Ясно, – Васька с трудом подавила в себе желание отлепиться от косяка и с разбегу нырнуть в соблазнительные волны запаха. Не-ет, она не будет неосмотрительной дурой, да и кто знает, что ожидает ее на дне волны?

Черные скорпионы с хищно загнутыми хвостами.

– Хочешь попробовать? – улыбнулась Мика. Улыбкой, выходящей за рамки составленной Васькой классификации. Определенно, – это новая улыбка. И новая посуда на плите. Вернее, хорошо забытая старая посуда. Васька, облазившая в доме каждый уголок, прекрасно знала, что в кухонных шкафах хранятся закопченные, перелуженные, покрытые серым налетом времени кастрюли, сковороды, сотейники. И даже один казан.

На газовой конфорке, над слабо тлеющим огнем, тоже стоял казан. Такой же величины и формы, но при этом – восхитительно прекрасный, восхитительно чистый, сверкающий червонным золотом подобно шлему рыцаря. Не казан, а произведение искусства. Единственное, что роднило его с тем, старым, казаном, – клеймо на боку.

Васька хорошо знала, что изображено на клейме: маленькая птичка. Почему-то она решила для себя, что это обязательно должен быть зимородок.

И вот теперь Мика предлагает ей отщипнуть частицу от священной плоти зимородка, положить ее в рот и подождать, пока она растает. А вместе с ней в Васькино тело проникнут божественный запах и божественное желто-оранжевое сияние. Проникнут – и осветят все самые темные, самые потаенные его уголки.

– Так положить тебе кусочек? – продолжала искушать Мика.

– Нет.

У Васьки свело губы – так не в жилу оказалось это «нет», таким навязчиво-неотразимым был дух только что приготовленной еды.

– А что это? – не выдержав, спросила она.

– Рыба. Хочешь рыбки?

Хочет ли она рыбки? Еще бы не хотеть! Она засунула бы во внутренности казана сразу обе руки, и никаких вилок, никаких ложек не надо, что же останавливает ее? Воспоминание о червях на рукояти, воспоминания о паутине вместо волос. Если уж Мика в какой-то момент может оказаться «совсем не Микой», то трудно представить, чем обернется рыба в казане.

И какими будут последствия для нее, Васьки.

– Вот еще! Рыбы не хочу. Хочу сладенького!.. Собрав в кулак все свое мужество, Васька прошлепала мимо ныне здравствующей газовой плиты, мимо плиты, исполняющей роль разделочного стола, мимо самой Мики и мимо Микиного ножа. Силы оставили ее у холодильника, пришлось даже ухватиться рукой за дверцу, чтобы не упасть. Крепко хлопнув ей, Васька схватила первую попавшуюся плошку с йогуртом: надо же было как-то оправдывать «сладенькое».

Хотя бы и перед Микой.

Первый этап завершился благополучно, теперь нужно возвращаться. Тем же путем, мимо Микиного ножа и мимо самой Мики. Главное, чтобы опять не случился кошмар с паутиной, со впавшим, похожим на сожженный муравейник, ртом. Второго такого превращения Васька просто не переживет.

До спасительной двери было далеко – гораздо дальше.

чем обычно, и расстояние увеличивалось прямо па глазах, – и какой только черт понес Ваську к холодильнику? Она вполне могла обойтись без йогурта, а во всем виновато ее упрямство и неизбывное желание казаться храбрее и бесстрашнее, чем есть на самом деле. Пока Васька тихо проклинала себя на все лады, с Микой опять начали происходить изменения. Правда, не такие кардинальные, как в тот, первый раз: как будто невидимый, но всесильный фотограф, проявлявший снимки Микиного лица, устал, или находился в раздумье, или находился в ожидании: какими же именно получатся фотографии? И какая личина больше всего подходит Мике? Прекрасная, ужасная, самая обыкновенная?..