Николай Зорин - Числовой код бессмертия

— М-а-м-а, — читала по буквам Алина первое слово, одновременно производя в голове подсчеты.

— И что получилось? — равнодушно спросила мама, одновременно думая о чем-то своем.

— Двадцать восемь! — ответила маленькая Алина, ожидая, что мама ее похвалит.

Мама не похвалила. Мама обиделась. Мама рассердилась, решив, что Алина над ней издевается, намекает на ее возраст, который она просто ненавидела и от всех скрывала. Мама боялась состариться. Мама хотела всю жизнь оставаться маленькой девочкой. И папа ее в этом поддерживал. Он любил свою маленькую девочку-жену, а вторая девочка — дочка — оказалась совершенно лишней.

— Неправильно! Начнем сначала, — раздраженно сказала мама, придвигая к ней кубики.

Алина снова прочитала слово по буквам, и снова числа подсказали ей неправильный ответ. Она попыталась с ними поспорить, но числа, как и мама, обиделись и замолчали.

Правда, в тот раз ненадолго. Уже на следующий день они помирились с Алиной и научили пользоваться обратным счетом: от чисел к словам. Но с обратным счетом то и дело происходили сбивы. Алина часто оговаривалась или не успевала перевести число в предмет, а объяснить окружающим, что все на свете имеет свое числовое значение, она тогда не умела.

О том, что она была совершенно права, Алина узнала лишь через несколько лет, когда с обучением чтению, письму и прочим неприятным вещам было давно покончено, и ее отдали в математическую школу-интернат для особо одаренных детей.

Школа находилась в том же городе, где они жили, но Алину забирали домой только на выходной, да и то не всегда. Чем старше становилась Алина, тем больше мешала родителям играть в папу и его маленькую девочку, тем больше выдавала мамин возраст. Впрочем, в интернате Алине нравилось. Во всяком случае, там ей было лучше, чем дома. Числа, живущие в ее голове, не вступали в конфликт с окружающими людьми, ведь и сами эти люди в своих головах несли груз чисел.

Пожалуй, это было самое лучшее время, не считая раннего детства, — математическая школа и первый курс университета. А потом произошла катастрофа. Числа предали ее, обманули, заманили в ловушку на итальянские курсы. Заманили и объявили войну.

Война длилась недолго, но окончилась полным поражением Алины. И тогда, удовлетворенные, числа в ее голове заснули.

Когда Алину обвинили в убийстве и, признав невменяемой, отправили на принудительное лечение, семья от нее отреклась. Кроме маминой сестры тети Марины, никто ни разу не навестил ее в больнице.

— Никогда, никогда они ее не любили! — причитала тетя Марина, рассказывая кому-то — может, нянечке, может, врачу, может, соседке по палате — историю несчастного Алининого детства. — Вот и ухватились за повод, чтобы вообще ее больше не видеть. Дочь — убийца! Не хотим ее знать! Можно подумать, раньше они знать ее хотели.

Алине было все равно. Она не понимала, о чем говорила тетя Марина, она вообще перестала понимать человеческие слова, ведь числа молчали. Они крепко спали, и окружающий мир для Алины перестал быть понятен. Лишь временами, когда числа во сне ворочались в ее голове, возникали смутные образы воспоминаний: пожилой мужчина лежит на полу в комнате, залитой красным светом, ее рука, тоже красная от крови, пытается записать числа, которые вытекают из глаз умирающего, рука пачкает лист, черный маркер быстро-быстро скользит по белой бумаге, торопясь записать то, что диктует угасающий взгляд мужчины.

Потом числа, вдохнув, устраивались поудобней, сон возвращался в стадию полного небытия, и образы пропадали. И для Алины наступал покой: ни воспоминаний, ни мыслей, ни снов.

Все это длилось долго, бесконечно долго. Бескрайняя застывшая ночь. Но постепенно в этой ночи стали проступать силуэты — сначала едва различимые, потом они сделались яснее. Силуэты проявились в образы конкретных людей, люди обрели голоса, слова наполнились смыслом. Но числа продолжали молчать.

Алина научилась понимать окружающий мир по-другому, по-новому. Впрочем, окружающий мир для нее ограничивался больничной палатой в закрытой психиатрической больнице, а иногда — коридором и тщательно огороженным пространством внутри больничного двора, куда ее выводили на прогулку.

Когда речь и понимание смысла слов окончательно наладились, к Алине стала приходить женщина-психотерапевт. Сначала Ирина Викторовна ей очень понравилась, Алина даже немножко успела ее полюбить, особенно ее невыразимо прекрасный, добрый голос. Они подолгу разговаривали о разных вещах, оставленных в той, прошлой жизни, — в основном приятных. О раннем детстве, о школе, о числовом значении всего и вся, и Алине представлялось, что эта женщина — ее мама, такая, какой у нее не было никогда.