Аркадий Ваксберг - Плешь Ильича и др. рассказы адвоката

— Папа откладывал треть с каждой зарплаты, — пояснила Жанетта. — Он говорил, что накопит деньги и даст нам с мужем для первого взноса на квартиру: ему обещали в главке устроить нас в хороший кооператив на Юго-Западе. Уже и место подобрали, вот-вот надо было оформляться. Он как раз накопил для первого взноса, и тут его взяли.

Только в этот момент, и лишь единственный раз, я увидел слезы в ее глазах.

Жанетта жила с мужем (и дочерью) в квартире его родителей — хорошей, трехкомнатной, но тесной для семьи из шести человек (шестой была тетя мужа, инвалид, занимавшая комнату, которую ни с кем не могла делить). У Желобкова же, одного — после того, как ушла жена и съехала дочь, — осталась двухкомнатная в старом доме постройки начала века. Комнаты были смежными, так что кто-то один должен был жить «на проходе». Зять не захотел — это было непременным условием его женитьбы, невеста не воспротивилась, отец не удерживал: очень ладненько все обошлось.

С замужеством Жанетты был связан, кстати сказать, один эпизод, который зафиксировали еще в следственном деле. Он вносил в портрет Желобкова, да и в базу для его обвинения (скорее — защиты), одну весьма красочную деталь. О ней рассказала мне сама Жанетта.

— Папе очень понравился Игорь (это жених), он был доволен, что тот из семьи ученых и сам готовился стать ученым-геологом, учился в заочной аспирантуре. Папа не раз повторял, что главным его достоинством считает скромность. От участия в расходах по свадьбе наотрез отказался: и денег на это нет, так он объяснил, и вообще это мещанский обычай. Расточительство и ничего больше… Вместо этого дал деньги на свадебное путешествие в Ленинград — он очень любит этот город. Сказал: пьянка забудется, к тому же все пьянки, по любому поводу, похожи друг на друга, а поездка в Ленинград останется в памяти на всю жизнь. В точности рассчитал все расходы чуть ли не до рубля: сколько будут стоить билеты на поезд в купейном, сколько гостиница, сколько еда в закусочных и сколько экскурсии. Потом договорился с одним знакомым, тоже из их системы, тот дал нам комнату в своей квартире на Петроградской стороне, так что расходы на гостиницу отпали сами собой. И действительно, поездка была замечательной, он оказался прав, а что свадьба была домашней, почти без гостей, об этом я не жалею.

Голос дрогнул, но обошлось без слез.

Конечно, следователь вовсе не был таким лопухом, как могло бы показаться из того, что рассказано. Ясное дело, прокуратура вряд ли отважилась бы отправиться в суд, располагая лишь смехотворными показаниями других подсудимых: «мне говорили, что» и «мне сказал не помню кто». У нее было доказательство убойной силы, и, наверно, с него и надо было начинать, но я все оттягивал рассказ о нем, следуя закону плетения интриги. Вот как звучало оно, доказательство это, изложенное суконным языком судебного документа. Назывался он «протоколом обыска и изъятия», я привожу из него лишь самые существенные фрагменты.

«…При вскрытии северной (капитальной) стены в запроходной комнате (речь идет о квартире Желобкова. — А. В. ), на расстоянии 8,5 сантиметров от внешнего покрова, обнаружен тайник… Он представляет собой углубленную на 6 сантиметров нишу, высотой в 9,5 сантиметров и шириной в 24 сантиметра, с выровненными стенками, обработанными цементным раствором… Почти полностью, до самого верха и во всю ширину, ниша заполнена денежными купюрами разного достоинства на общую сумму один миллион семьсот двадцать тысяч рублей…»

Уточню: дело происходило в 1960 году, за год до реформы, деноминировавшей тогдашние деньги в десять раз. Иначе сказать, в тайнике находилось 172 тысячи рублей по тому номиналу, который существовал до 1992 года. Чтобы представить сегодняшнему читателю покупательную способность названных чисел, могу поделиться маленьким личным опытом.

Еще в середине шестидесятых мне предлагали крепкий дом в Коктебеле за две тысячи, а двухэтажную дачу с большим участком в подмосковной Загорянке, которую я, дурак, не купил, за десять. Гигантская дача популярнейшего артиста в Красной Пахре, которую продавали его наследники, была куплена позже одним процветавшим переводчиком, а затем им же продана в связи с его эмиграцией в Соединенные Штаты, за двадцать тысяч: сумма, казавшаяся непостижимой…

— Ни малейшего отношения к этим деньгам не имею, — заявил мне Желобков, когда я пришел к нему для беседы в тюрьму.

Его несокрушимую позицию я уже знал из уголовного дела: он держался ее с самого начала и ни разу потом ей не изменил. Присутствуя при вскрытии стены и наблюдая за этой процедурой с видом человека, который сочувствует тем, кто делает трудную и абсолютно бессмысленную работу (об этом рассказывал потом на суде один из понятых, вызванный как свидетель), он выразил не возмущение, а несказанное удивление находкой и сразу же написал заявление прокурору, требуя разобраться в «совершенно абсурдной ситуации, которой не может быть никакого разумного объяснения».