Йен Колдуэлл: Пятое Евангелие

Четыре мили по декабрьской ночи водоразделом отделяли покаяние и молитву от повседневной жизни, и когда я приходил домой, мои собственные дурные предчувствия заглушались. Я проверял автоответчик, на случай если придет сообщение о решении суда. Но каждый раз все кончалось одинаково: Петрос спал и едва шевелился в ответ на мой поцелуй в лоб, а когда я заползал к себе в кровать, Мона шептала:

– Ты весь заледенел, не прикасайся ко мне такими ногами!

Она улыбалась и перекатывалась на другой бок, устраиваясь у меня на груди. И заполнялась пустота, которую под силу было заполнить только ей. В одну такую ночь Мона заставила меня замереть от изумления.

– Как он, лучше? – пробормотала она.

Я обнял ее. Она нашла в своем сердце новое место для своего деверя, который раньше вызывал у нее только опасения. В тот раз я поцеловал ее в затылок и солгал. Я сказал, что Симону становится лучше каждый раз, когда я навещаю его.

– Ему надо знать, что он прощен, – сказала Мона.

И была права. Но чтобы заставить его поверить, требовалась сила, намного превышающая мою.

Перед сном Мона всегда спрашивала:

– Ты рассказал Симону нашу новость?

Я проводил рукой по ее голой спине. По нежному, беззащитному изгибу плеча. Много лет я жил одной ногой во вчерашнем дне. Теперь не мог заснуть от мыслей о дне завтрашнем. Рассказал ли я Симону новость? Нет, не рассказал. Потому что не сомневался: время еще будет.

– Пока нет, – отвечал я Моне. – Но скоро расскажу.

Двенадцатого декабря, перед самым рассветом, я получил эсэмэску от Лео: «Мальчик родился в 4:17 утра. Здоровый, 7 фунтов 3 унции. Алессандро Маттео Келлер. С исполненными благодарности сердцами хвалим Господа».

Я таращился в темноте на экран. Алессандро. Они назвали его в мою честь!

Пришло второе сообщение: «Мы хотим, чтобы ты был крестным. Приходи. Мы внизу».

Внизу! София родила в здании службы здравоохранения. У них ватиканский ребенок.

Когда Петрос, Мона и я пришли, Симон уже был там. Он держал новорожденного в огромных ладонях, как некогда Петроса. В его глазах светилась трепетная настороженность – я хорошо помнил это желание защитить, смешанное с благоговением. Он снова походил на того старшего брата, который когда-то вырастил меня, на мальчика в теле взрослого человека. Когда подошла Мона и нежно погладила пальцем голубой чепчик на головке ребенка, у меня при виде их двоих перехватило дыхание. Я смотрел, как Симон нежно опускает Алессандро ей в руки. Но прежде она протянула руку и прикоснулась ладонью к груди Симона, в то место над сердцем, где должен висеть нагрудный епископский крест. Симон удивленно смотрел на руку, и глаза у него стали большими и недоуменными. Я услышал шепот Моны:

– Что бы ты ни сделал, Уго прощает тебя.

Эти слова раздавили его. Как только Мона забрала у него ребенка, Симон торопливо пробормотал поздравления Лео и Софии и поспешил к дверям.

Я нашел его наверху, на лестничной площадке у нашей квартиры, он неподвижно сидел среди картонных коробок. Надо было ему сказать раньше. Надо, но я знал, что он еще не готов.

– Как они могут с тобой так поступить! – сказал Симон, вставая. – Они не должны заставлять тебя съезжать.

Я объяснил, что нас никто не заставляет. Мы хотели снова стать одной семьей. А в этом месте слишком много призраков прошлого.

Он ошарашенно смотрел на дверь квартиры, дверь, к которой больше не подходил его ключ, и слушал, как я описываю наше новое место. Я сказал, что, возвращаясь в очередной раз от него в Domine Quo Vadis, я влюбился в один квартальчик. В том здании жили и два школьных приятеля Петроса. Дом принадлежит церкви, а значит, арендная плата регулируется. И теперь, когда у нас два источника дохода, мой и Моны, мы можем позволить себе снять ту квартиру.

Симон потряс головой. Он пустился в какие-то запутанные объяснения о банковском счете, открытом им на имя Петроса. Там немного, говорил он, но мы с Моной можем пользоваться им как залогом.

Мне пришлось отвести взгляд. Симон выглядел измученным. Я стал извиняться, но он перебил меня и сказал:

– Алекс, я попросил нового назначения.

Наши взгляды встретились. Казалось, что мы очень далеко друг от друга.

Новое назначение. Назад, на службу в секретариате. «Domine, quo vadis?» В Рим, чтобы снова быть распятым.

Когда я спросил, куда он попросился, брат ответил, что не называл никакого определенного места. Куда угодно, подальше от православного мира. С неожиданной страстностью он сказал, что на Ближнем Востоке убивают христиан, а в Китае преследуют католиков. Всегда есть цель, и это главное. Я посмотрел на стоявшую рядом с ним коробку, на которой Петрос попытался написать слово «кухня». Наш маленький фарфоровый сервиз, завернутый в упаковочную бумагу. Я подал Симону руку, чтобы он встал, и пригласил его к нашему рождественскому столу.