Николай Зорин - Реквием Сальери

Но неужели и для него, Виталия, лишь в «Реквиеме» выход? Нет, у него впереди долгая жизнь. Впереди – радость, счастье и слава. Ему не нужно вдохновение, плевал он на него, важен лишь результат. А результат будет. Осталось совсем немного…

Моя работа – это бесконечный лабиринт, по которому я иду в темноте, то замедляя, то убыстряя шаги. Стоит благополучно пройти небольшой участок пути, как ноги сами переходят на бег – пальцы бешено барабанят по клавиатуре. И вот я уже не иду, а лечу, для того чтобы с размаху врезаться в стену. Ошибка, я опять свернул не туда. Мой проводник, Альберт Мартиросян, и сам заблудился.

Но вот, кажется, забрезжил свет впереди. Альберт улыбается мне, пока еще робко, словно не смеет надеяться на успех. Нет, он не ошибся – я не ошибся: свет заливает все пространство вокруг. Выход из этого лабиринта? Да нет же – это выход в новую жизнь.

Почему у пациентов, которых выводили из комы при помощи неовитацеребрина, МРТ не показывала никаких следов перенесенной травмы – мозг выглядел так, словно никакой травмы вообще не было? Произошло полное обновление клеток? Значит, неовитацеребрин – не просто мощнейший стимулятор, он способен не только «пробудить» здоровую клетку, но и «заставить» ее вытеснять поврежденную? Причем с невероятной интенсивностью! Как раковая опухоль, только наоборот. Но ведь это означает, что возможно полное излечение любой болезни мозга!

Я бегу, я лечу – пальцы набирают невероятную скорость: я на пороге величайшего открытия человечества. И – опять разбиваю лоб о железобетонную стену. Снимки двух пациентов, поступивших в клинику позже, показали такую фантастическую картину, что сначала я просто отказываюсь верить своим глазам. Да, и у них никаких следов травмы не осталось. Но зато… У пациента Васильева, молодого парня двадцати шести лет, отчетливо видны рубцы недавно перенесенного инсульта. А у второго больного, шестидесятилетнего Анашкина, след удаленной опухоли. Я прекрасно помню истории болезней и того и другого. Не было у Васильева инсульта! И Анашкину не делали операций на мозге.

Лежу у стены, не в силах подняться, мой разбитый лоб кровоточит. Я не знаю, как объяснить это явление. Нужно вернуться назад и пройти весь путь сначала.

Поднимаюсь, иду, ноги заплетаются, в голове непрерывный гул – голос Альберта теряется в этом гуле, я больше не слышу его. Задвигаю клавиатуру. Оказывается, опять наступила ночь. Какая по счету ночь, с тех пор как я начал блуждать по этому бесконечному лабиринту? Плетусь на кухню, открываю холодильник – пусто. Ах да! Пакет с продуктами остался в прихожей.

Удивительно, ничего не испортилось, даже молоко, только масло растаяло. Очень просто выяснить, сколько дней я брожу в поисках неведомой мне истины. Стоит только сверить дату на пакете молока и посмотреть на компьютере, какое сегодня число. Но сил нет даже на такую простую операцию. И желания нет ничего выяснять. Какая разница?

Никакой. Ставлю чайник, делаю бутерброды, наскоро перекусываю и возвращаюсь в комнату. Голос вот-вот вернется, мне нельзя надолго отлучаться. В ожидании его возвращения присаживаюсь на диван – и тут же проваливаюсь в сон.

Мне снится Инга. Мне снится один из самых счастливых дней в моей жизни. Летний, нежно-июньский. На Инге белый сарафан с теннисными ракетками – сетки на них нарисованы так, что выглядят настоящими и создается ложное ощущение, будто они упругие и жесткие. Я любил дотрагиваться до них пальцем. – Инга смеялась и делала рукой жест, будто отбивает мяч ракеткой. Мы идем по улице. На крыльце супермаркета пожилая женщина продает черешню. Покупаем целый килограмм – Инга обожает черешню. Женщина насыпает ягоду в кулек из газеты. Идем дальше. Инга торжественно несет кулек двумя руками, чуть отстранив от себя, чтобы не запачкать платье, – и счастье продолжается. Но тут вдруг что-то меняется – резко, внезапно. Мучительно пытаюсь понять, что произошло – и от напряжения просыпаюсь.

Инга погибла – вот что произошло, думаю я, плохо соображая со сна. Да нет, она жива. Просто ее никогда не было в моей жизни. Нет, и это не то… Лыжи? Синие Горы? Все было после. Но ведь произошло что-то в тот счастливый день. Вспоминаю свой сон, восстанавливаю каждый момент: Инга, улица, женщина с черешней. Понимание приходит внезапно, как приступ вдохновенья, но бьет наотмашь, как дубина с железным наконечником. Некролог с портретом Василия Крымова. Он был в той газете, из которой женщина сделала кулек. И попался мне на глаза, когда Инга, решив меня подразнить, сделала вид, что собирается есть немытую черешню. Инга взмахнула кульком – Вася улыбнулся мне с портрета. Черешня рассыпалась по асфальту…