Николай Зорин - Реквием Сальери

– Подождите! – Я снова почти грубо схватил ее за руку. – Не уходите, пожалуйста. Я… Мы ведь уже встречались однажды. Но тогда я вас… Помните, в магазине музыкальных инструментов?

Несколько секунд она смотрела на меня непонимающе, затем взгляд ее прояснился, и она неожиданно весело расхохоталась.

– Английский рожок? – шаловливо спросила она сквозь смех.

– Да! – выдохнул я, счастливый оттого, что она меня вспомнила, что она не ушла, не рассердилась, не испугалась моего грубого поведения.

– Так вам удалось его…э… приобрести?

– Не совсем.

– То есть как это не совсем? Вы приобрели только половину рожка? – серьезным тоном спросила Инга, но не выдержала, рассмеялась. – Или тот рожок, который вам достался, оказался не английским?

– Я всю неделю искал вас, – вдруг сказал я и испугался своего неожиданного признания. Хотел исправиться, перевести разговор на другую тему, но, неожиданно для самого себя, ляпнул: – А сегодня купил билет на закрытие рок-фестиваля. – И тут меня понесло. Я ей все рассказал. Как, совершенно случайно, попал в музыкальный магазин, как увидел ее, как потом пытался ее найти, как гадал, на каком инструменте она играет, как в конце концов понял, что она рок-музыкант, как воскрес и как потерял ее окончательно. – Ведь сегодня последний день фестиваля, – заключил я свой сумасшедший рассказ.

– Сегодня последний день моей практики, – со вздохом ответила она. – Я никакой не рок-музыкант, а всего лишь медсестра. Вернее, будущая медсестра, учусь на втором курсе медучилища. В этой больнице проходила практику.

Инга вдруг сникла, погрустнела. Неужели ее так расстроили мои признания?

– В этот магазин я тоже попала случайно, – глядя на меня, продолжала она. – Соседка попросила отдать в мастерскую скрипку ее сына, он как-то умудрился разбить инструмент. Там, со двора, мастерская. Мне было по пути, и я согласилась. А когда вышла из мастерской, увидела, что на улице ливень, возвращаться не стала, а забежала в магазин. Так что вот… Я совсем не рок-музыкант, и вообще никакой не музыкант. Зря вы себе напридумывали. Такая романтическая выходила история, а я все испортила. – Инга виновато улыбнулась.

Она выглядела такой беззащитной, такой нежной, такой прекрасной, что я с большим трудом сдержал новый безумный порыв – обнять ее и крепко-крепко прижать к себе. Вместо этого я тихонько дотронулся до ее руки и осторожно погладил. И вдруг вспомнил, что сейчас вернется мой друг и начнет трещать без умолку и все испортит: смутит Ингу еще больше, совсем ее расстроит. Я осмотрелся вокруг, но его нигде не оказалось. Ни в очереди, ни в зале. Ушел. Все понял, решил не мешать и ушел. От благодарности к другу и от невыразимой нежности к Инге я почувствовал такое щемящее счастье, что даже голова закружилась. И показалось, что все возможно, все получится, мы будем вместе, навсегда, и это будет долгая прекрасная жизнь.

– Пойдемте выпьем где-нибудь кофе? – вдохновленный грядущим счастьем, осмелился предложить я.

– Пойдемте, – согласилась Инга, поднялась, но тут же опустилась обратно за столик, рассмеялась своим прекрасным смехом и сказала: – А зачем куда-то идти? Кажется, мы уже пришли туда, где пьют кофе.

Наша счастливая жизнь оказалась не долгой, а слишком короткой. Через два месяца после встречи в кафе мы поженились, а через год приехали на этот горнолыжный курорт. И было в этот период что-то еще, но что, я не помню. Потому что все, не относящееся к Инге, не имеет значения. Важна только она сама. Ее смех, ее голос, ее милые жесты, ее привычки. То, что она любила и чего не принимала.

Она любила все, что наполняло жизнь. Раннее утро – за то, что можно бродить по пустынным улицам, не встречая ни одного человека. Шумный день – за то, что можно влиться в толпу спешащих людей и двигаться в их сумасшедшем потоке. Жаркое лето – за то, что оно наполняет энергией солнца. Дождливую осень – за то, что можно от нее укрыться в теплой, уютной квартире. Горячий, обжигающий кофе, ледяную газировку, горький шоколад и сладкое мясо… Самолеты – за скорость, в которой она растворялась. Медленные пассажирские поезда – за то, что время в них растягивается почти до бесконечности. Но больше всего она любила лыжи. Лыжи для Инги совмещали в себе все проявления жизни.

Не принимала в жизни она только одно – смерть. И все, что с ней связано. Как же могла судьба так ее не пощадить, так над ней насмеяться?

День, когда погибла Инга, был необыкновенно солнечным. Я стоял у окна, смотрел на холодную громаду гор, забравших ее у меня, и пытался осмыслить, что Инги больше нет и никогда не будет. Тот день кончился. Да и сегодняшняя ночь подходит к концу. Скоро темная страшная громадина за окном посветлеет и превратится в романтический горный пейзаж. Для тех, кто завтра утром проснется. А мне пора. Меня ждет Инга. Я уверен, что она меня ждет.