Владислав Вишневский - Аллегро

Из невидимых динамиков, настраивая публику на соответствующее данному дорогому празднику торжественное состояние, доносился приглушенный квадрозвук Финала величественной 9-ой Симфонии Бетховена.

Под вторые фанфары, вспыхнувшие сотни прожекторов высветили лучами широкие лестничные коридоры в проходах. Третьи фанфары открыли двери специальных проходов, по ним, как по ожившим радиусам, к арене стали спускаться музыканты. Так было прописано в сценарии. Музыканты шли под аплодисменты, как именинники, как победители на Всемирных олимпиадах, улыбаясь и приветственно махая руками. Среди них, отличаясь цветом и формой одежды, шли и наши военные музыканты. С их появлением шум аплодисментов в зале усилился. Послышались выкрики: «Рашен гуд!», «Увел кам, рашен!», «Бьютифул, рашен!»… Музыканты, ручьями обтекая арену, поднялись, прошли на свои места, расселись за своими пюпитрами, взяли в руки инструменты… Публика аплодировала.

Звуки Финала 9-ой Симфонии Бетховена звучали уже на форте, громко и торжественно…

Звучали…

Вот и они смолкли.

К центру авансцены спешил крупного телосложений человек, не сказать тучный, с белой копной седых волос, такими же бакенбардами округло переходящими в пышные серебристые усы. Чёрный фрак, бабочка, белоснежная рубашка, улыбка дополняли портрет добродушного толстяка. Еще не дойдя, не затягивая паузы, начал он с шутки:

— Я, господа, всего лишь несколько раз в жизни видел, и то по телевизору, как тяжело приходится беднягам марафонцам на их длинной дистанции. — Не останавливаясь, наигранно задыхаясь произнес он, продолжая идти, изящно задвигав при этом всем телом, изображая видимо бег марафонца. У него это получилось уморительно, как танец слона на пуантах. Публика весело рассмеялась заготовленной шутке. — Но не знал, как именно это тяжело, а вот сейчас я их понимаю… — Продолжил толстяк, указывая руками на огромную окружность арены. Публика вновь отреагировала смехом, всполохом аплодисментов. На огромном поле арены этот человек не казался таким большим, если бы не дублирующие два, полусферой, огромных экрана вспыхнувшие в верхней части сферической окружности зала. Они показывали его достаточно крупно, и очень близко… как рядом. Так же страдальчески оглядывая зал, он предложил: — Кто не верит, может попробовать, мы подождём… — Под веселый смех присутствующих выяснилось: таковых не оказалось. — Я так и думал, — слегка ехидничая заметил ведущий, и продолжил, — и не советовал бы. И если б раньше знал, сидел бы сейчас вместе с вами в зале, развалясь, как вы, и не мучился.

Публика наградила его продолжительными аплодисментами.

Чуть кланяясь, он выслушал, затем, весь подобравшись, прервал аплодисменты:

— Господа! Леди и джентльмены! Ваше Величество! Уважаемый господин Президент, уважаемый господин мэр, уважаемые члены Международного оргкомитета, уважаемые господа музыканты, уважаемые гости нашего города, нашей страны, нашего Форума, разрешите мне приветствовать вас в нашем скромном концертном зале. — Гул аплодисментов заполнил зал. Все встали и аплодисментами приветствовали членов Высокой королевской династии, правительство страны, членов парламента и всех знатных и уважаемых людей как самой Швеции, так и Европы, Америки, Азии… Перечисление стран и членов высоких делегаций заняло минут пятнадцать, если не больше. Казалось, в зале присутствовали представители всех стран и континентов: с севера на юг, с востока на запад.

Наши музыканты, растворившись в большой массе остальных музыкантов, потеряв между собой всяческую привычную устойчивую вербальную связь, переговаривались только одними глазами. Не понимая звучащего спрессованного в мелодичные блоки английского языка ведущего, слушали вполуха, разглядывая то соседей, то, с опаской, огромный земной шар, медленно вращающийся где-то высоко над ними — не отвязался бы!.. А зрительный зал практически и не просматривался вовсе из-за большого расстояния, — уходил ровным амфитеатром высоко вверх, теряясь в глубоком вогнутом пространстве. Зал представлялся сплошной тёмной монолитной массой, вспыхивающей живыми блёстками дамских украшений, стеклами очков, аплодисментами, смехом, общим праздничным дыханием. Музыканты с таким явлением давно знакомы. Живо отреагировали только на знакомые слуху фамилии. Что-то там, в начале долгое и не по-русски: ля-ля-ля, а потом, вдруг, промелькнуло понятное — «Жириноффски». Неожиданно так, как газ из под пробки. «О, ребята, вроде про нашего жирика что-то сказали! — оживившись, переглядывались русские музыканты. — Он, что, тоже здесь? Где-где?.. — Говорили их удивленно восхищенные лица. — Орёл, жирик! Прилетел!» Ладно, пусть он. За неимением барыни, что называется… Затем опять что-то говорилось непонятное и долгое по-английски: курлы-курлы, и вдруг, снова знакомое и звонкое, как удар по мячу: «Мистер Лужкофф, мэр Москау!». О, это снова про нас! Музыканты закрутили головами, ища знакомые по телевизору лица. Ишь ты, и он тоже здесь, с нами, не поленились господа, приехали.