Владислав Вишневский - Аллегро

— Да помню, помню.

— Ну тогда всё! — Лёва широко улыбнулся, повернулся к Тимофееву. — Можно не сомневаться, Женюра. Санька человек слова: сказал — выполнил… — и вновь пригрозил Смирнову, шутливо, конечно, пригрозил, но доходчиво. — Смотри, голубь… Лично потом все твои переводы проверю… Все, какие отмечены… — И вновь дружески кивнул на собранную в дорогу спортивную сумку. — Всё собрал? Ничего не забыл? Мыло, носки, трусы, сапожный крем…

Санька пожал плечами, хмыкнул.

— Чего тут собирать!

— И добро! — отозвался Трушкин, по-братски хлопнул Саньку по спине. — Если что, значит, ни пуха, ни пера, Санька! Держись там! Мы с тобой!

— К чёрту! — от души ответил Смирнов.

— Дело сделано, пошли, Жека. — Напевая, Трушкин повернулся на выход. — Ты жива-ль ещё моя старушка, жив и я… — и уже в спину Тимофееву добавил. — «…Всё будет хорошо, я это знаю, знаю…» Не переживай, с Санькой будет лучше, чем не с нашим DHL. Я тебе говорю.

Прапорщики вышли. Смирнов закрыл дверь, и ещё некоторое время размышлял, почему его так задела эта просьба? Или не задела… Если не задела, чего же он тогда расстроился? Да нет, он не расстроился… А чего же тогда? Ревнует? Кто, он, Санька? Да нет, конечно, нет, с чего бы? Гейл девушка и правда красивая, и глаза, и фигура… Но, не то… Для Саньки она не то, не очень… Санькина девушка должна быть… Должна быть… Она должна быть… Какой? Конечно красивой, конечно, милой, такой, примерно, как во сне он часто видел… Особенно здесь, в армии… Особенно в последнее время… Тот образ чем-то совпадал — многим! — с дневным, реальным образом лейтенанта Гейл Маккинли, с трудом признался себе Смирнов. Но с радостью отметил, только телом совпадает, не лицом… С лицом была проблема. «Своего», любимого лица, Смирнов ещё не видел. В сладком сне — много их было — лицо милой ускользало, как мыло из руки…

Сознавать и понимать это было грустно. Санька ещё больше расстроился, уколол иголкой палец, скривился, и вдруг пришёл к мысли, что нет, он не ревнует, он завидует. Он не ревнует! Он Тимофееву завидует, что тот влюблён. Сильно, страстно, всерьёз и окончательно влюблён. Как и Санька бы хотел, мечтал бы… А влюбился Женька. Женька Тимофеев влюбился, его товарищ. Хорошо-хорошо, пусть старший товарищ. Но… товарищ, друг. Конечно, друг! Тем более музыкант. Санька улыбнулся. Настроение улучшилось… На октаву почти улучшилось… Хотя поездка тревожила. Ещё как тревожила! Как… Как… Как в воду с десятиметровой вышки… О-о-о!

Эти два дня в жизни Смирнова пролетели как пять минут.

Минуя толпу обычных пассажиров, оперативный дежурный по полку и два порученца из дивизии провели Александра Смирнова и полковника Ульяшова в зал VIP аэропорта «Шереметьево-2». Ульяшов был в парадном мундире. Смирнов тоже в армейской парадной форме солдата срочной службы с сержантскими уже лычками. У Смирнова спортивная сумка — практически пустая. У полковника Ульяшова чемодан, и два хозяйственных пакета с домашним дорожным продуктовым набором, заботливо приготовленными супругой, Светланой Павловной.

На борт самолёта Боинга 737 Москва-Стокгольм Смирнов с полковником Ульяшовым прошли почти первыми… Места у них неожиданно оказались за служебной перегородкой, в первом классе. Салон огромный, кресла большие, мягкие, но их немного, гораздо меньше, чем в экономклассе… Улыбками обрадованных родственников светились лица американских стюардесс, солнечным светом иллюминаторы, тело приятно пружинило в кресле, ботинки по самые шнурки утопали в мягком ворсе ковра, по проходу — туда-сюда — катался передвижной бар с напитками. В открытой двери пилотской кабины то появлялись, то исчезали, спины пилотов, что-то таинственно там зуммерило, что-то жужжало. Вскоре пилотская дверь кабины закрылась, звуки исчезли. Самолёт готовился к полёту.

Один за другим с боков вдруг послышался тонкий свист запускаемых турбин… Он усилился, перешёл в мощный звук, который, в принципе, не давил на уши, но убеждал в нечеловеческих тяговых возможностях подвешенных на пилонах двигателей (не оторвались бы!!). Вот фюзеляж мягко качнулся, лайнер стронулся с места… Вместе с этим, в сторону и удаляясь, поплыло здание аэровокзала и прочие самолёты, ожидающие своей очереди на «вылет». Командир корабля, по внутренней громкой связи, зачитал на английском языке официальное приветствие, поздравил пассажиров, пообещал приятного полёта и мягкой посадки… Прокатившись, мягко клюнув носом, лайнер остановился, развернулся, и, постояв несколько секунд — бортинженер выводил работу двигателей на взлётный режим — неукротимо ускоряясь, самолёт начал разгон… Убыстряясь, глухо стучали колёса на стыках бетонных плит… Вот стук исчез… Возникли обычные при взлёте перегрузки, вдавили в кресло. Тяжеленный Боинг легко оторвался от взлётной полосы… круто задрал нос… вошёл в облака… пробил их… и… завис в океане солнечного света.