Евгения Райнеш - Явление прекрасной N

В квартире тянуло горелым. Верная примета: у жены начались месячные, она всегда готовила пшёнку на молоке в эти дни, говорила, что облегчает боль. Никто из знакомых Гордея не готовил дома кашу. Глупость, конечно, как пшёнка на молоке может заменить болеутоляющее?

Когда Гордей вышел из ванной, благоухающий детским мылом (он не признавал никакие гели и шампуни, и сам не любил, и опасался, что на химические отдушки смогут среагировать его пациенты), Кайса стояла под дверью. Ещё пара сантиметров, и завёрнутый в большое полотенце Гордей нечаянно бы прихлопнул её.

– Ты чего? – удивился он. – Дай, пожалуйста, чистое. Я тороплюсь.

– Опять? – сказала Кайса, и её прозрачные глаза неприятно сузились. – Что на этот раз? Понос? Золотуха?

– Сотряс, – с досадой буркнул Гордей. – Дай чистую одежду.

Она развернулась и пошла в спальню к большому – на всю стену – платяному шкафу. Шкаф для Гордея был чем-то вроде пещеры Али-Бабы. В нём ждала своего часа тьма сокровищ, но где именно – Гордей не знал. Он терялся в этом «сезам, откройся», предоставив Кайсе волшебные манипуляции по извлечению из шкафа нужных вещей.

– Я выхожу из себя, как только подумаю, что на тебя блюют, мочатся и испражняются всякие алкаши, – пожаловалась она, протягивая трусы и носки.

Кайса почти вся скрылась в недрах «сезама», только вытянулась рука, и голос звучал оттуда глухо.

– Алкашей, кстати, мало, – доверительно сказал Гордей, принимая дары волшебной пещеры. – Это был маленький ребёнок, который свалился с подоконника вместе с цветочным горшком. Хронологически, вернее сказать, горшок упал на полсекунды позже и прямо на голову лётчику. Но сегодня вообще какое-то светопреставление. Как в полночь началось, так и не прекращается. Конца края не видно…

Наверное, от усталости он заговорил в духе фельдшера Ирины. «Светопреставление», «конца края»… Оставалось только всплеснуть руками, но, к счастью, они оказались заняты – Гордей как раз натягивал носки, что без рук сделать более чем проблематично.

– Я беспокоюсь за тебя, – вздохнула Кайса, на секунду вынырнув, чтобы сунуть ему чистые «скоропомощные» штаны. – Подожди, трико дам, на улице, я знаю, морозище…

Её голова и половина торса опять скрылись за раздвижными створками. Внезапно она выпалила быстро и глухо, словно не ему, а выкрикнула накопившуюся тревогу в недра шкафа:

– Ну почему ты вкалываешь, как проклятый на скорой, хотя уже давно мог бы спокойно сидеть в тёплом кабинете областного департамента? Звали же!

– Не заводись, – Гордей втянул запах подгоревшего молока.

Запах плохого настроения.

– Ты расстроилась, устала.

Эта вонь… Ржавый прут ударил в самый центр затылка. Гордей с трудом удержался, чтобы не съязвить: уставать ей особо не от чего. Кайса бросила работу два года назад в неистовом стремлении зачать ребёнка. Они старались уже десять безуспешных лет, но последнее время у Кайсы это приобрело маниакальный характер. Она пыталась исключить все угрожающие факторы. Волнения на работе в том числе.

Но устыдился, похвалил себя за то, что промолчал. Вся жизнь его – сбежавшее молоко…

– Ты же знаешь, что…

– Хватит! – прут в голове провернулся два раза.

Гордей пошёл на кухню, выпил сразу две таблетки нурофена. Заварил в термосе чая покрепче, рубашку застёгивал на ходу. Натянул через голову колючий, но очень тёплый свитер. Его придётся снять перед вызовом, к больным нельзя – шерсть, но можно погреться несколько блаженных минут, пока неотложка несётся по улицам города.

– Гордей! – Кайса следовала за ним со старым скатанным трико в руках.

Он почти собрался, какого чёрта носить за ним дедовские кальсоны?

– Я беспокоюсь за тебя…

От звука её голоса железный прут провернулся в затылке снова, Гордей чуть не застонал. Жизнь – сбежавшее молоко, рвотные массы, липкий пот испуганных пациентов, пмс жены… Он не глядел на Кайсу, когда, не сдержавшись, произнёс:

– Конечно, работа, например, пластического хирурга оплачивается лучше. Но, согласись, несколько поздно…

– Нет, Гордей, не поздно, – в её голосе загорелось воодушевление, – мы можем уехать отсюда, давно пора уехать из этого бесперспективного города…

Он знал, почему Кайса всё время хотела уехать. Дело было вовсе не в бесперспективности. И даже не в его работе.

– Хватит! – это рявкнул не Гордей, а тот прут, что ворочался в затылке. – Заткнись! Уезжай, если хочешь! Прямо сейчас!

Он швырнул связку ключей. Она тяжело бухнулась на пол, не долетев до Кайсы.