Евгения Райнеш - Явление прекрасной N

Мучительная игла, с тех пор ни разу не покидавшая его сердце, прорезала ледяным холодом. Больше никогда и ничего не становилось как прежде.

Они все повзрослели сразу за несколько дней. И Мика, и Эд. И он, Гордей.

Сначала нашли одежду Ниры, возле вещевого рынка, который недавно к общему неудовольствию перенесли из центра на самую окраину города. За рынком начинался уже лес, и в кустах, на обочине шоссе, кто-то из проезжающих продавцов и увидел порванные, окровавленные тряпки. Человек понял, что одежда из очень недешёвых, и совсем недавно была на ком-то приличном, заподозрил неладное. И оказался настолько сознательным, что принёс вещи в полицию. На всякий случай. Там Лара Эльман сразу опознала одежду дочери.

И закрутилось.

Они впервые так дико напились тогда втроём – Мика, Эд и Гордей, от страха перед случившимся, от невыносимой беспомощности.

Гордей потерял друзей по пути на рынок, к тому месту, где нашли её одежду. У них не оказалось ни могилы, на которую они могли бы прийти, ни памятника, перед которым попросить прощения. Только это место связывало оставшихся с ушедшей Нирой.

И ему показалось, что её блузка промелькнула между деревьями, и Гордей бросился туда, вонзил попавшийся металлический дрын в земляной холмик, из которого торчал яркий обрывок. Это был всего-навсего старый полиэтиленовый пакет, зацепившийся за куст и придавленный нанесённой ветром землёй, но Гордей так ясно видел плечо блузки, и Ниру там, в промозглом, подземном плену, лицом вниз. Без сознания, только тонкие дорожки земляной пыли бегут в разные стороны, подрагивая от её дыхания. Она сейчас отчаянно борется за жизнь, надо только помочь, освободить, отвезти в больницу, и всё наладится. Он то хватал дрын, то принимался раскидывать землю голыми руками, сдирая их до крови.

А потом Гордей понял, что это – пакет, и в ярости принялся рубить его дрыном, и землю вокруг пакета. Он упал в развороченную коричневую язву, отчаянно желая только одного – умереть, вот тут, сразу, чтобы никогда не видеть больше пустое место за её партой и не помнить горячие, тонкие пальцы на своих запястьях. Те, что он так грубо оттолкнул. Гордей застонал от непереносимой боли и вгрызся зубами в сухую твёрдую землю.

А эти пальцы вдруг снова обхватили его за плечи, заставили приподняться, развернуться, уткнуться в пахнущую почему-то абрикосовым вареньем ветровку.

И Гордей схватился за тёплые руки, перед глазами всё плыло, и размытая слезами и грязью Нира сидела сейчас рядом с ним в сухой пыли. Он плакал, возил испачканным ртом по ладошкам, цеплялся за них, приговаривая:

– Ну вот же, вот… Вот так хорошо, а ты прости меня, я очень хотел, очень, но…

А потом он вдруг осознал себя в чистой постели, прямо в грязных джинсах и несвежих носках, а рядом сидела тихоня Кайса и протягивала ему кружку с дурацким мультяшным зайцем на боку.

Звонок нарушил тишину. Мелькнувшая рука Гордея нащупала кнопку мобильника и опять нырнула в тёплое одеяло. Его дыхание снова стало ровным и сонным. Кайса знала, что он заснул только под утро.

Уже несколько дней от Гордея пахло кем-то чужим. Не те запахи разнообразных болезней, которые он обычно приносил с собой в дом. Пахло шоколадом, коньяком, травой, сохнущей под солнцем после проливного дождя.

Любовь подавала тревожный сигнал: что-то не то.

С того самого момента, когда Гордей вернулся глубоко за полночь, после сложного дежурства, растянувшегося больше, чем на сутки. Между сериалами показывали новости, и когда она увидела на экране перевернувшуюся неотложку, принялась звонить Гордею. Муж не отвечал, она набрала номер фельдшера Ирины. Та сообщила, что уже дома и всё в порядке. Удивилась, что Гордей ещё не вернулся.

Он мог отправиться к Мике – иногда после тяжёлой смены Гордей встречался с друзьями. «Сбрасывал напряжение», —так он говорил, и они там выпивали и болтали о всякой мужской всячине. Тогда Гордей отключал телефон, и в этом не было ничего такого из ряда вон выходящего. Первые годы совместной жизни она ещё пробовала донести до мужа, что это ненормально – не сообщать ей, когда задерживается до утра. Но Гордей каждый раз заново удивлялся: «Почему ненормально?», и Кайса перестала говорить с ним на эту тему.

Снова заверещал будильник на телефоне, безжалостно завершая последние пять минут вырванного у времени сна. Гордей откинул одеяло, спустил ноги на пол и сел спиной к Кайсе. Она смотрела, как муж потянулся, зевая, и сердце сжималось от непонятного предчувствия. Эти милые, привычные моменты, когда Гордей рядом, смысл её существования, в любой момент могут стать последними.