В дверях она чуть не столкнулась с разгружающим машину крепким бородатым мужчиной в круглых, как у Троцкого, очках и с голой бритой головой.
– Ну, бабонька, чего ты? Туда или сюда сдвигайся! – сказал он, напирая дощатыми лотками.
Марья метнулась в сторону.
– А купить сейчас можно будет? Разгр у зите и станете продавать? – робко спросила она продавщицу, склонившуюся над книгой учета, – молодую девицу в серой косынке и длинной юбке.
– Погодите на улице, – сказала та, не поднимая глаз от книги, что-то туда вписывая. – Ситный? Бездрожжевой? Сколько? Семь… Так, серый, черный… Коврига медовая… Восемьдесят по пять…
Марья вышла на солнце. Возле магазина, стоящего на асфальтовом островке, было жарко. Голос продавщицы неприятно дребезжал из открытого зева магазинного дверного проема.
«Искупаться бы!» – подумала Марья.
С холма она хорошо видела на другой стороне реки и дом Палладии, и вообще всю улицу, уставленную темными домами, еще четче выписанными на свежих красках неба и травы. По полям начала распускаться белыми островками кашка. Желтели лютики, дикая мальва высовывала сиреневые головки, покачиваясь от легкого ветра.
Мимо Марьи быстрым шагом прошла Марионилла, одной рукой крепко уцепившись за свою сумку-почтальонку из джинсы, а второй поддерживая синюю юбку. На Марью она глянула искоса и без тени ответной улыбки.
Марионилла спустилась к кладям, перебежала речку и по тропинке стала подниматься к дому. Марья с легкостью прослеживала весь ее путь. Лошадь, похрустывая, обрывала осот с края дороги. Вдали, слева, на той стороне реки, весело ругались мужчина и женщина, бегая друг за другом с полотенцами вокруг машины. За ними курились костры маленького лагеря байдарочников.
– Вечером у нас тут еще веселее. А завтра паломники приедут. Вы не паломница? – спросил Марью приятный голос.
Она обернулась. Это был тот самый человек в круглых очках.
– Н-не… Я собираю фольклор, то есть… типа того… – ответила Марья.
– Я сам тут недавно, всего второй год, – вздохнул человек, снял очки и стал протирать их подолом клетчатой рубашки.
– Тут как-то странно все смешалось. Мои хозяйки – старой веры… Монастырь – обычный… Еще, говорят, иеговисты жили…
– О да. Обычный, да не совсем. Не знаю, можно ли вообще называть монастыри обычными… Кстати, меня зовут Георгий. Я пеку хлеб и живу в монастыре. Трудником пока.
Марья смутилась и покраснела.
– Марья, – коротко представилась она.
– Не Мария?
– Нет, именно Марья.
– А… Ну, это в какой-то мере даже забавно. Я сам крещен Георгием, а как только меня не называют! И я, знаете, не имею желания возражать. А в детстве-то: и Егорий, и Аллюрий, и даже Ягуарий мать меня называла. Шутница была…
Марья улыбнулась.
– У вас, наверное, характер мягкий.
С колокольни донесся легкий, ажурный звон.
– К а к вы? Верующая? – дотерев очки и перестав щуриться, спросил Георгий.
Марья посмотрела на него. Он выглядел немного странно. Босой, в обрезанных по колено джинсах и рубашке навыпуск. Да еще бритый наголо.
– Да так, без фанатизма. А вы? Грехи замаливать приехали? – без тени улыбки спросила Марья.
Георгий пожал плечами.
– Да. Христианство – очень удобная вера. Можно грешить всю жизнь, а потом однажды приехать в монастырь и стать хорошим. То есть… грехи тебе отпустят, это совершенно точно. Другое дело, хватит ли у тебя самого разумения понять, что ты прощен. Люди – наглые существа. Они порою приписывают себе какие-то качества, которые невозможно ниоткуда получить. С ними можно лишь родиться.
Марья, качнувшись на пятках, заложила руки за спину.
– А хлеб сегодня будут продавать? – спросила она.
– О, хлеб… – спохватился Георгий. – Я напою лошадку и провожу вас. Хотите?
Марья вошла в магазин. Георгий зашел с нею.
Магазин, построенный после войны из разрушенной прибрежной часовенки, имел одно помещение, разгороженное на задний и передний «приделы», как в храме, и торговали тут теперь не как в обычном сельпо, а как в монастырской лавке: медом, настойками, хлебом, вареным сыром, кислым молоком в красивых высоких бутылках зеленого стекла, пряниками с изображением монастыря… Целый угол был отведен под несъедобные товары типа сувенирных кружек, тарелок, православных календарей на любой вкус и убогого текстиля китайского производства: платков и юбок с дикими, не монастырскими принтами.
– Света, посоветуй девушке, какой у нас хлебушек самый вкусный, – сказал Георгий продавщице.
Читать дальше