Екатерина Блынская - Змий Огнеярый. Мистический детектив

– Да что там говорить-то? Летат и летат.

– Кто летает? – спросила Марья.

Вдруг Марионилла, сидевшая с носком и спицами у окна, подскочила и стала, мыча и перебирая руками в воздухе, делать какие-то знаки, странные и очень агрессивные.

– Что? Чего ты махаешь? – строго спросила Палладия.

Марионилла продолжала выписывать руками круги и спирали.

– Она, наверное, не хочет, чтобы вы про змея говорили. Может, боится? – спросила Марья, искоса глянув на бешено жестикулирующую Мариониллу, которую мычание и непонятный страх в один миг сделали некрасивой.

– Да вот прилетат к ней и к бабке Палладии змий, а хвост у змия огненный, а голова горячая – то целовецкая, то звериная. И особо-то Марионилла ждет тоего змия огнеярого. Как ждет, так он и прилетат, – быстро сказала Серафима и обнажила единственный, коричневый, замшелый верхний клык, которым она ловко разделывалась с хлебной коркой, перекусывая ее надвое, перед тем как макнуть в чашку с пустым кипятком.

Марионилла, глухо простонав что-то ругательное, кинулась вон из избы, подняв с половиц пыль, заигравшую в солнечном пространстве горницы как мелкий, дробленый хрусталь.

Все это время Палладия сидела сложив руки на квадратном животе, теребя фартушек-завеску, прикрывающий просторную и длинную коричневую парусиновую юбку и часть груди.

– А еще и не то у нас быват, – зыркнула Палладия на Серафиму. – Что ж, все казать разве?

Марье стало неудобно участвовать в этом странном объяснении, и она, извинившись, пошла на веранду – в свежепристроенное помещение с большими окнами, где для приезжих была поставлена кровать со стальными шарами-навершиями и стол, покрытый относительно новой клеенкой. Еще здесь имелась вешалка для одежды и два стула, на одном из которых можно было сидеть, а на другой складывать вещи. Марья, прикрыв дверь, задернула белыми вышитыми занавесками окна, из которых открывался вид на огромный луг, укатывающийся далеко-далеко, до самого берега Пини.

Солнце пронизало шторы и сделало стены на веранде теплыми и желтыми, а саму Марью – на лицо нежной и гладкой.

«Как хорошо-то, а! Если все пойдет по-заданному, побуду здесь пару неделек. Скоро и купаться можно будет, ну или хотя бы ноги мочить… Вот только что за змеи тут летают? Не будет же ко мне прилетать: вроде я не вдова и не монашка…» – Марья улыбнулась.

Сказка про змея, которую рассказывали везде, Марье уже поднадоела. Сюжет оставался один, но в каждой деревне обрастал своими подробностями. Где-то змей был хорошим, где-то злым. Кто-то им утешался, а кто-то падал и помирал. В общем, неоднозначный товарищ, сложно с ним. Интересно, какая тут версия? Может, что-то оригинальное будет, а может, даже всплывет под шумок неизвестный апокриф… Ну, это уж если очень повезет.

Марья выпросталась из длинных одежд и сменила одну юбку на другую, предпочтя все-таки более короткую. Она привыкла прятать свою хромую и кривенькую правую ногу, которая неловко выбрасывалась при ходьбе, словно норовя бежать впереди хозяйки. Из-за этого недостатка Марья даже женихам отказывала по молодости. А потом, когда женихи рассеялись, как пена морская, успокоилась и уже не надеялась, что кто-то изменит ее жизнь, перевернет ее быт. В душе она мечтала о семье, о детях. Когда было особенно горько и тоскливо, принималась пахать за десятерых – и забывалась, постепенно сходила на нет человеческая тоска, просыпался азарт побольше сделать, написать, изработать всю себя, чтобы тоске нечего было грызть…

Марья задумалась, но все же не пропустила тень, что прошла мимо ее окон. Из-за шторки она разглядела Мариониллу, которая спешила куда-то по лугу в сторону монастыря, то и дело озираясь на ворота.

«Вот повезло ей! – подумала Марья. – В каком райском месте живет…»

Тут постучали в дверь.

Марья скинула крючок. Зашла старуха Серафима.

Вечером ее, наверное, можно было испугаться, но сейчас, при свете дня, Серафима, высушенная, как таранка, на жарком солнце и прожаренная вековыми ветрами, с мутными глазами какого-то кошачьего, а не человеческого желтого цвета, не пугала, а только вызывала удивление, насколько глубоко может резец времени прочертить на лице годы. Казалось, что морщины у нее глубиной до костей.

– Девко, ты не шугайся. Я, может, страшная, но я же не Егишна, а человец верующий, – сказала Серафима, переваливаясь подошла к кровати и села на нее, хрустнув матрасом.

– Я таких, как вы, не в первый раз вижу. Навидалась, – вздохнула Марья.