Тучный Серёня рулил и пыхтел, подкидывая машину по неровной дороге.
– Не шибко ты! Не навоз везёшь! Тут сын у тебя! – бормотала пожилая женщина, вцепившись в подголовник.
– Неее! Какая там! Сын! – проблеял в ответ недовольный Серёня.– На что он мне сейчас? Завела и возись! Отвезу вас в ваш дом общественного призрения, вЫходите!
– Ага! Ага! ВЫходим! Все помогут! Отучим и вырастим! Ты только деньги нам шли, урод проклятый! – вдруг тоненько запричитала мать над ребёнком.– У меня всё, всё будет государственное! И ребёночек будет наш общий!
– Вот и я о том же.– успокоительно ответил Серёня.– Про деньги не беспокойся. Отгребу. Но про мальчишку… пока не нужен он мне. Ты с ним сама как-то…
Женщина с квадратным лицом разразилась руганью.
– Да ты что, касатик! Что- ж ты порешь! Что порешь! Да он вырастет, помощником твоим станет! Он твоя кровь! Ну! Дурак же ты, Серёня! Ну, дурак!
– И пусть растёт. Я разве против? Только отстаньте от меня! Я буду делать свои дела! А вы тут вошгайтесь с мальчишкой! Меня на работу зовут! Там месторождения, рук не хватает! А вы тут со своим ребёнком!
– Ах ты, гад ты проклятый! Меня обещал забрать! – взвизгнула молодая мать и затрясла белокурыми волосами.– Как теперь верить то! Кому! Ну, зараза ты Сергей!
– А ну ты, сама виновата! – отбрёхивался Серёня, покраснев.– Кто тебя тянул его рожать! Ну, кто! Чего вы, бабы, дуры, что ли, совсем? Куда я тебя возьму то! Я сам там не устроился, а ты мне ещё на хвост садишься!
– А у папы что, у твоего, нет возможности нам помочь!? – перебила его молодая мать.
– Причём тут папа! Папа заболел! Я и за папой, и за мамой съехавшей своей ухаживаю! Что, не знаешь? Баб! Скажи ей хоть ты! Заполошной этой!
– Вынянчим! Ничего! – ответила квадратнолицая.– Своего не бросим! Только ты, Серёня, обеспечь нам покой и вливания, как там говорят по телевизеру – то… а то я тебя прокляну и устрою тебе этот самый апартеид.
В салоне повисла тишина, прерываемая только сопением матери над ребёнком, который глядел вокруг, утопленный в кружеве, словно не мог понять, для чего его пустили на свет, а машина, неловко маневрируя по кривой дороге уже ехала по белому песку просеки меж столетних сосен к жёлтому дому с высоким куполом. В советское время тут был устроен областной тубдиспансер, но, когда заболеваемость пошла на спад, туберкулёзников выселили и завезли стариков. В бывшей резиденции графа Панина, а ныне «богодельне», как её тут называли было где устроить и стариков и местную администрацию.
Сразу зажурчали фонтанчики в очищенных от шлака бассейнах, был вычищен от сорного черноклёна большой сад позади главного корпуса, а во флигелях устроились на поселение доктора и дирекция. Всем было тут хорошо. Одно только беспокоило… Земля по ночам чуть слышно вибрировала и где- то чуть за полночь в небе появлялся сноп искр, мечущийся в пустом пространстве над стадионом.
Недалеко открыли возвращённый церкви монастырь, но до него было не близко, километров семь… Часто сноп стоял над лесом и пыхал, а потом, взметывая искристым хвостом, похожим на хвост кометы, бил куда-то молнией и с шипением исчезал.
Все это безобразие началось недавно…
3
От вокзала Марья добиралась в коляске мотоцикла «Урал» местного участкового Николая Бушина. Сам участковый как мог старался понравиться гостье, а потому шарахал с такой скоростью, что бедная московская фольклористка чуть богу душу не отдала. Перелетая с ухаба в выбоину, Марья каждый раз приземлялась в коляске на свою несчастную тощенькую пятую точку и под конец извилистой дороги, уже потянувшейся мягко по белому песку соснового леса, хотела попроситься слезть и идти пешком. Пусть рюкзак отяжелял плечи, пусть ее красные глаза смежались после ночи, проведенной без сна в поезде под спор антиглобалиста и антисемита. Лучше пешком, чем в люльке «Урала»!
– Не, народа много обычно только летом. Туристы сплавляются, паломники приезжают в монастырь. Местных мало. Летом бухают-бухают, бухают-бухают… А потом дохнут, на. Зимой до кладбища не донести: почитай, метров двести тащить на гору по снегу. На кой так делать? Все бегают, пособляют че-то, да толку нет. А там еще могилу рой, землю шкрябай…
Участковый сам был не из деревенских – из городских. Он не очень любил ездить в Опашку. Там осталось-то три живых души, и никто просто физически не мог никого убить, обокрасть или снасильничать. Река Пиня осторожно обтекала опустевшее селение, а на другой ее стороне размещался мужской монастырь, светилась из-за приземистой стены дикого камня голова Свято-Успенской деревянной церковки и громоздились пристроенные к ней дожившие от старого времени до сегодняшнего дня склады. В некоторых местах стену монастыря с высыпавшимися кусками булыжника заделали новым белым кирпичом, вживленным несуразными заплатами в древнюю кладку. Там – да, народ жил. А кругом умирал и болел… При монастыре построили недавно и трапезную, и келейки для паломников. Весело трезвонила недавно оштукатуренная колоколенка. Насельники всякие были, но смирные. А в Опашке остались только бабка Палладия, ее тетка Серафима Пятницкая ста трех лет да немая девица Марионилла. Все три жительницы носили странные имена, и многие считали их староверами.
Читать дальше