Array Коллектив авторов - Английский детектив. Лучшее за 200 лет (сборник)

– Я смотрю на ситуацию немного под другим углом, – сказала Лавди. – Мне кажется, миссис Крейвен, зная о дурных наклонностях своего сына, поверила в его вину, хотя он, должно быть, уверял ее в своей невиновности. Скорее всего, заложив ту вазу, мистер Крейвен-младший возвращался домой и увидел мистера Крейвена-старшего с молотком в руке. Понимая, что ему не удастся оправдаться, не обвинив отца, он предпочел бежать в Наталь, но не давать показаний.

– А его вымышленное имя? – торопливо спросил мистер Гриффитс: поезд как раз подошел к станции. – Как вы узнали, что Гарольд Казенс [67], отплывший на «Бонни Данди», – это и есть Гарри Крейвен?

– О, это довольно просто, – ответила Лавди, поднимаясь в вагон. – Газета, присланная мистеру Крейвену его супругой, была сложена так, чтобы в глаза сразу бросалось сообщение о «Бонни Данди», отбывшем в Наталь два дня назад. Сама собой напрашивалась связь Наталя с миссис Крейвен: она прожила там бо́льшую часть своей жизни, и неудивительно, что ей хотелось отправить своего безалаберного сына к друзьям ее юности. Имя, под которым бежал Гарри Крейвен, я выяснила почти сразу: оно было записано в блокноте мистера Крейвена. Я нашла этот блокнот в кабинете. Видимо, миссис Крейвен пыталась вбить в голову мужа новое имя сына, и чтобы получше его запомнить, мистер Крейвен несколько раз написал его. Будем надеяться, это новое имя поможет молодому человеку создать себе новую репутацию – по крайней мере, это проще сделать сейчас, когда между ним и его старыми товарищами пролегли воды океана. Что ж, прощайте.

– Нет, – возразил мистер Гриффитс, – всего лишь до свидания. Вам ведь придется вернуться на выездную сессию суда присяжных и дать показания, которые помогут запереть мистера Крейвена в психиатрической лечебнице до конца его дней.

Джером К. Джером для многих стал автором, олицетворяющим британский юмор. Однако вообще-то юмор Джерома очень своеобразный: грустная улыбка для него куда более характерна, чем веселая. А поскольку этот автор как писатель отдал дань многим жанрам, включая детективный, то не стоит удивляться, что немало его произведений выдержано в минорной тональности. В конце концов, детектив – особенно такой, сюжет которого базируется на убийстве, – вещь невеселая по определению. И вдвойне – если он проходит с реалистически изображенными декорациями викторианского законодательства, на самом деле довольно негибкого, в ряде случаев откровенно бездушного, а то и попросту жестокого. Джером ведь недаром считался автором, умеющим очень тонко передать дух викторианской эпохи…

К Эджвер-роуд примыкала ведущая на запад улочка, вид которой меня очень привлек, и я свернул туда. Это было место тихих домов, окруженных садиками, и каждое из зданий в загородной манере имело особое название, что алебастровой лепниной красовалось на арке ворот. Хотя уже сгущались сумерки, мне без труда удалось их прочесть: «Под ракитником», «Кедровая сень», «Кернгорм» [68]… Этот последний дом был на этаж выше других, с маленькой башенкой, так сказать, на макушке, – башенкой, удивительным образом разветвляющейся поближе к вершине, а вдобавок увенчанной конической крышей, напоминающей шляпу колдуньи. Особенно усилилось такое сходство, когда чуть ниже карниза вдруг засветились два маленьких окна, словно бы пара злобных глаз, внезапно глянувших на меня.

Улица свернула вправо, окончившись пустошью, которую пересекал канал, протекающий под низким арочным мостом. Все те же тихие дома, окруженные небольшими садами, и я наблюдал, как трудится вышедший на свою вечернюю работу фонарщик, будто очерчивая зажженными уличными фонарями линию канала, переходившего чуть поодаль, за мостом, в озеро с островом посередине. Похоже, я сделал круг, потому что вскоре очутился на том же месте, где был, однако не думаю, что за это время встретил хотя бы десяток прохожих. Следовало уже искать путь обратно в Паддингтон.

Мне думалось, что возвращаться стоит по пути, которым я сюда пришел, но сумерки, должно быть, обманули меня. Хотя как именно возвращаться – наверное, не очень важно. Они хранили в себе какой-то скрытый секрет, эти тихие улочки с едва доносящимися до меня звуками шагов за плотно натянутыми шторами, звуками слабо слышимых голосов за тонкими и непрочными стенами. Иногда звучал смех, внезапно затихавший, как казалось; а затем – все так же неожиданно донесшийся крик ребенка.