Она приблизилась, наклоняясь вперед, уставившись на меня своими безумными глазами. С ее губ сорвался кошмарный крик, наполовину хрип, наполовину лай, который преследовал меня накануне, когда я впал в ступор в вагоне поезда.
– Вчера я поцарапала вас. Я укусила вас. Я пила вашу кровь. Сейчас я выпью ее всю без остатка, ибо вы принадлежите мне.
Она просчиталась. Я только пригубил чай. Я не выпил, как наверняка было задумано, всю чашку. И вновь мог собой управлять; я лишь выжидал момент, чтобы сократить расстояние, намереваясь бороться за свою жизнь.
Она подходила все ближе и ближе, непрерывно издавая этот леденящий душу звук, так напоминавший яростный крик бешеного животного. Когда ее вытянутые руки почти достигли меня, я встал и схватил ее за горло. Она явно рассчитывала на то, что я все еще нахожусь под действием наркотика, поскольку, когда я схватил ее, издала удивленный и полный ярости вопль. Я застал ее врасплох и повалил на спину. Но вскоре понял, что переоценил свои силы. Эта женщина обладала не только лицом, но и мощью дьявола. Она отбросила меня с такой легкостью, будто я был всего лишь ребенком. Теперь уже оказалась надо мной. Ее пальцы сомкнулись на моей шее. Я не мог ее сбросить. Она душила меня.
И задушила бы – ей это почти удалось. Когда люди, услышавшие ее крики, выбили дверь, они увидели меня лежащим на полу без сознания и подумали, будто я мертв. Несколько дней я пребывал между жизнью и смертью. Когда жизнь ко мне вернулась, Мэри Брукер вновь была заключенной психиатрической лечебницы Ее Величества в Бродмуре.
Эрнест Брама, по словам современников, охранял границы своей частной жизни ревностнее, чем какой-либо иной писатель. Эти слова не следует понимать буквально (даже на страницах данного сборника есть не менее двух авторов, оставивших о себе еще более скудные сведения), но Брама действительно не принимал любопытствующих, не давал интервью, после него почти не осталось фотографий… Между тем он не только известный писатель, создавший, кроме прочего, крайне оригинального героя – слепого детектива Макса Каррадоса, но и серьезный ученый-нумизмат, эксперт международного класса. Неудивительно, что Каррадос «позаимствовал» у своего автора такую его ипостась…
Эта умная миссис Стрэйтуэйт
Мистер Карлайл прибыл в «Башенки» в наилучшем расположении духа. Все в нем, от безупречно белых коротких гетр до гардении в петлице, от бодрого топота шагов у парадной двери до оживленной важности, с которой он решительно отстранил Паркинсона, застывшего у входа в библиотеку, – словом, весь его облик будто вопиял о чрезвычайном довольстве самим собой.
– Приготовься, Макс, – воскликнул он. – Ведь я поведу речь о случае, требующем величайшей деликатности и в то же время чрезвычайно романтичном, – он тебя непременно заинтересует…
– Во мне оживают дурные предчувствия. Десять против одного, нам придется иметь дело с драгоценностями, – рискнул предположить Каррадос, как только друг сделал паузу, ожидая его реакции ровно в той же издевательской манере, в которой иной юнец прячет за спиной обещанную приятелю конфету. – Если бы ты поведал мне чуть больше, я вынужден был бы сделать вывод, что твой случай не что иное, как публичный скандал, связанный с бесценным жемчужным ожерельем.
Мистер Карлайл побледнел.
– Значит, о нем все-таки написали в газетах? – сказал он, разочарованно вздыхая.
– О чем написали, Льюис?
– Кое-кто намекает на фальшивую страховку жемчугов достопочтенной миссис Стрэйтуэйт, – ответил он.
– Возможно, – согласился Каррадос. – Но до сих пор я о нем понятия не имел.
Мистер Карлайл взглянул на друга, промаршировал к столу и громко хлопнул по столешнице, привлекая внимание.
– Тогда почему, во имя всего святого, ты об этом толкуешь, позволь спросить? – промолвил он язвительно. – Если ты знать не знаешь о деле Стрэйтуэйт, Макс, может быть, имеешь в виду какое-то другое жемчужное ожерелье?
Каррадос принял несколько виноватый вид – как обычно, он будто бы извинялся, что разбирается в чем-либо лучше иных зрячих.
– Один философ заметил…
– Вряд ли этот философ имел что-то общее с жемчужным ожерельем миссис… то есть достопочтенной миссис Стрэйтуэйт. И представь себе, Макс, на досуге я одолел немало трудов Милля и Спенсера.
– Я не говорю ни о Милле, ни о Спенсере. У этого философа имя немецкое, и называть его нет нужды. Но он сделал некое наблюдение, которое, конечно, тут же посчитали банальностью. Так вот, чтобы понять, как человек будет вести себя в любой ситуации, нужно изучить его поведение в одной-единственной.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу