Матильде Асенси - Последний Катон

— Да, очень болючий, — согласилась я. — По-моему, болит больше, чем раньше.

— Пройдёт… Надо будить профессора.

Недолго думая он принялся нещадно его трясти. Фараг застонал.

— Оттавия? — спросил он, не открывая глаз.

— Простите, профессор, — пробурчал Кремень. — Я не доктор Салина. Я капитан Глаузер-Рёйст.

Фараг улыбнулся.

— Да, это не одно и то же. А где Оттавия?

— Я тут, — сказала я, беря его за руку. Он открыл глаза и посмотрел на меня.

— Простите за беспокойство, — грубовато сказал ему капитан, — но нам нужно вернуться в патриархат.

— Вы уже посмотрели в одежде, капитан? — спросила я его, не сводя глаз с Фарага и без конца ему улыбаясь. — Подсказка для испытания в Александрии — это очень важно.

Глаузер-Рёйст быстро вывернул наизнанку все карманы брюк и пиджака.

— Вот! — радостно воскликнул он, вытаскивая уже привычно сложенную бумагу.

— Давайте посмотрим, — предложил Фараг, привстав, но не выпуская моей руки. — Нас пометили на спине? — вдруг удивлённо спросил он.

— На шейных позвонках, — подтвердила я.

— Ой, в этот раз болит!

Капитан, уже просмотревший бумагу, протянул её Фарагу.

— Если вы не отпустите руку доктора, вам будет трудно посмотреть.

Фараг засмеялся и перед тем, как отпустить меня, быстро погладил мне пальцы.

— Надеюсь, вы не возражаете, Каспар.

— Я ни против чего не возражаю, профессор, — очень серьёзно заявил Кремень. — Доктор Салина — взрослый человек и знает, что делает. Полагаю, она как можно скорее уладит свои отношения с церковью.

— Не беспокойтесь, капитан, — вмешалась я. — Я ни на миг не забываю, что я ещё монахиня. Это моё личное дело, но, поскольку я вас знаю, думаю, вам будет спокойнее, если я скажу, что осознаю все проблемы.

В некоторых вопросах бедняга был настолько привержен установленным схемам, что лучше было его успокоить.

Рассматривавший бумагу Фараг от удивления раскрыл рот.

— Я знаю, что это! — волнуясь, воскликнул он.

— Вы должны знать, профессор. Следующее испытание в Александрии.

— Нет, нет! — быстро закачал он головой. — Я никогда в жизни этого не видел! Но, когда мы будем там, я смогу это найти.

— О чём вы? — поинтересовалась я, вырывая бумагу из рук Фарага. На этот раз на её шершавой поверхности был не текст, а довольно грубый рисунок, сделанный углем. На нём можно было легко различить фигуру бородатой змеи, увенчанной коронами фараонов Верхнего и Нижнего Египта, над которыми находился медальон с головой Медузы. Из колец змеи, закрученных морским узлом, поднимался тирс Диониса, греческого бога растительности и вина, и кадуцей Гермеса, посланника богов. — Что это?

— Не знаю, — ответил мне Фараг, — но узнать будет нетрудно. В музее у нас есть компьютерный каталог имеющихся в городе археологических памятников. — Он подвинулся ко мне и, заглядывая мне через плечо, указал пальцем на рисунок. — Я готов поклясться, что узнал бы любую александрийскую древность с закрытыми глазами, но, хоть этот рисунок мне знаком, я не могу припомнить всю фигуру. Видишь, какое смешение стилей? Видишь кадуцей Гермеса и короны фараонов? Бородатый змей — это римский символ. Такое нелепое сочетание как раз характерно для Александрии.

— Профессор, если вас не затруднит, не могли бы вы сходить в мастерскую и спросить, где мы, чёрт возьми, находимся? — снова прервал нас Кремень. — И спросите, есть ли у них телефон. Мой сотовый испортился от воды в цистерне.

Фараг улыбнулся.

— Не беспокойтесь, Каспар. Я обо всём позабочусь.

— Вот номер патриархата, — добавил Глаузер-Рёйст, давая ему раскрытую записную книжку. — Скажите отцу Каллистосу, где мы, и попросите, чтобы за нами заехали.

Мне вовсе не понравилось, что Фараг с такой решимостью направился в этот забитый металлоломом притон и исчез внутри, но он вернулся меньше, чем через пять минут, и на лице его играла широкая улыбка.

— Капитан, я поговорил с патриархатом, — выкрикнул он на ходу. — Они сейчас приедут. Мы находимся на развалинах того, что было Великим дворцом Юстиниана.

— Великий дворец Юстиниана… вот это? — брезгливо сказала я, оглядываясь по сторонам.

— Да, Басилея. Мы находимся в районе Зейрек, в старой части города, и этот двор — всё, что осталось от императорского дворца Юстиниана и Феодоры.

Он подошёл ко мне и взял меня за руку.

— Фараг, я не понимаю, — расстроенно пробормотала я. — Как они позволяют, чтобы до такого доходило?

— Для турок византийское наследие не имеет такого значения, как для нас, Басилея. Они не понимают других религий, кроме своей, со всеми вытекающими из этого культурными и социальными последствиями. Они берегут свои мечети, но к чему сохранять церкви чужой религии? Это бедная страна, которая не может заботиться о прошлом, которое она не знает и которое её не интересует.