Матильде Асенси - Последний Катон

Капитан уселся рядом с водителем, а я нарочно сделала так, чтобы Фарагу пришлось сесть с другой стороны, чтобы он тоже оказался рядом с Дорией, и она была зажата между нами. Я была с ней крайне любезна, словно накануне не произошло ничего важного. Но порадовалась, увидев, как она сморщила нос из-за исходящего от нас запаха. Она сердилась, потому что, пока она отвлекала привратника Фатих Джами, мы исчезли и бросили её одну. Когда она вернулась во двор и нигде не смогла нас отыскать, она пошла назад к машине и ждала нас, пока не стемнело. Только тогда она вернулась в патриархат одна, в сильном волнении. Она хотела, чтобы мы рассказали ей всё, что с нами произошло, но мы уклонялись от её вопросов поверхностными ответами, говоря в общих чертах о том, насколько трудным было это испытание и какие ужасные страдания и мучения мы перенесли, тем самым добившись, что её интерес постепенно угас. Как мы могли рассказать ей, что сделали величайшее в истории открытие?

Фараг вёл себя с ней так же обходительно, как накануне, но на её заигрывания уже не реагировал. Он ни разу не ответил на её глупые уловки и намёки, и я почувствовала себя совершенно уверенной, убедившись, что во мне царит покой: покой по отношению к чувству к Фарагу и покой по отношению к Дории, которая хотела меня ранить, но смогла добиться этого лишь на короткий промежуток времени. Если я не позволю ей добиться своего, её желание останется нелепой попыткой. Так что я улыбалась, болтала и шутила, словно вчера был самый обыкновенный день, и мой мир не рухнул, чтобы снова восстать в последний момент благодаря Фарагу. Теперь значение для меня имел только он, а Дория была никем.

Когда машина патриархата высадила нам перед огромным ангаром, где находился «Вествинд», я распрощалась со старой подругой, расцеловав её в обе щёки, несмотря на то, что она попыталась незаметно уклониться от такого трогательного жеста; мне никогда не узнать, потому ли, что она смутилась и чувствовала свою вину, или потому, что от нас исходил такой запах, но в итоге я против её воли расцеловала её самым милым образом и многократно поблагодарила её «за всё». Фараг с капитаном ограничились пожатием руки, и она бежала на патриаршем автомобиле, чтобы больше никогда не появляться.

— Что тебе вчера сказала Дория, что после обеда ты была сама не своя? — спросил меня Фараг, поднимаясь по лесенке.

— Как-нибудь расскажу, — ответила я. — А почему ты не подошёл ко мне, если видел, как мне было плохо?

— Я не мог, — объяснил он, здороваясь с Паолой и другими членами экипажа. — Я попался в собственную ловушку.

— В какую ловушку? — удивилась я.

Глаузер-Рёйст беседовал с пилотом, а мы усаживались на свои привычные места. Я подумала, что неплохо было бы немного привести себя в порядок перед тем, как плюхаться на эту белую обивку, но мне было ужасно любопытно услышать то, что говорил Фараг, и я не хотела, чтобы Глаузер-Рёйст вернулся до того, как он закончит.

— Ну… С Дорией, понимаешь.

В его глазах светилась насмешливая улыбка, причину которой я не понимала.

— Нет, не понимаю. О какой ловушке с Дорией ты говоришь?

— Ну же, Оттавия, не говори так серьёзно! — пошутил он. — В итоге всё сработало!

— Надеюсь, это не то, что я думаю, Фараг, — очень серьёзно заметила я.

— Боюсь, что да, Басилея. Я должен был что-то сделать, чтобы заставить тебя отреагировать. Ты разве недовольна?

— Довольна! Да как я могу быть довольной? Я из-за тебя столько намучилась!

Фараг рассмеялся, как довольный ребёнок.

— В этом-то и была задумка, Басилея! Господи, я ведь думал в Афинах, что всё потеряно! Ты даже не представляешь, как плохо мне было, когда ты встала с шоссе и сказала: «Побежали?» В ту минуту, глядя на тебя, я понял, что, чтобы убедить такую упрямицу, как ты, мне понадобится атомная бомба. И Дория отлично сработала, разве не так? Хуже всего то, что после этого обстрела ты даже не смотрела на меня, а если и смотрела, то с таким… — Появился Кремень. — Я потом тебе объясню.

— Не нужно, — с величайшим достоинством ответила я, вставая и вытаскивая из сумки косметичку. — Ты жулик.

— Конечно! — весело воскликнул он. — И не только жулик!

Кремень плюхнулся в кресло и фыркнул.

— Пойду приведу себя в порядок, — объявила я, не оборачиваясь.

— Не забудьте, что во время взлёта вам нужно сидеть здесь.

— Не волнуйтесь.

До александрийского аэропорта мы долетели приблизительно за три часа. Во время пути мы обедали, говорили, смеялись, и мы с Фарагом чуть не устроили бунт, когда капитан достал из рюкзака «Божественную комедию» и предложил нам проработать следующий уступ Чистилища. Несмотря на то что, проспав двенадцать часов, я чувствовала себя бодрой и отдохнувшей, мной овладело ментальное истощение. Если бы это было возможно, я попросила бы отпуск и уехала с Фарагом в какой-нибудь уголок, где никто не напоминал бы мне о жизни, которую я оставила позади. Потом, вероятно, уже став другим человеком, я была бы более готовой к окончанию оставшихся испытаний, которые приведут нас к Раю Земному. У меня было странное ощущение, будто я отвязала лодочный трос, но не знаю ещё, к какому причалу плыву. Моим домом в этот момент был этот самолёт; моей семьёй — Фараг и капитан Глаузер-Рёйст; моей работой — охота за этими удивительными похитителями реликвий, которые проходили через века, как через улицы… Воспоминания о Сицилии были для меня болезненными и навевали грусть, и я знала, что никогда не вернусь в квартирку на площади Васкетте. Что я буду делать, когда всё это кончится? Хорошо хоть, что у меня был этот бессовестный жулик, Фараг Босвелл, подумала я, глядя на него. Я была уверена, что он любит меня и что он будет рядом со мной, пока я заново не построю всю свою жизнь. Он был сейчас единственным, кого я любила.