Андрей Троицкий - Суд Линча

Разозлившись на свою беспамятность, Мельников потер шею. За этим занятием его застала домработница Дуся. Она, стоя за спиной Мельникова, долго и внимательно наблюдала за его манипуляциями.

– Ну что, горох-то тебе наливать? – спросила она, дождавшись, когда Мельников закончил растирание шеи.

Мельников обернулся на её голос и несколько секунд помолчал, стараясь сообразить, о чем, собственно, его спрашивают.

– Давай наливай.

Кулинария – слабая сторона Дуси, готовившей невкусно и неряшливо. Правда, её блюда всегда оказывались очень сытными. Мельников плохо понимал, почему Дусю до сих пор держат на этом месте. Может, потому что Горшков, вечно погруженный в свои дела, ел все без разбора, все, что поставят перед ним, кажется, не придавая никакого значения вкусовым качествам пищи. А Зоя Леонидовна, дома питавшаяся готовыми деликатесами из магазина, никогда не прикасавшаяся к Дусиной стряпне, следила лишь затем, чтобы домработница время от времени убиралась в квартире.

Мельников подумал, что вот пришла Дуся и не дала ему додумать важную мысль, а ведь он, кажется, вспомнил то, что хотел вспомнить. Мельников встал с дивана и отправился на кухню. Дуся поставила на стол перед Мельниковым клубящуюся паром тарелку горохового супа, подвинула ближе к нему плетеную корзиночку с толсто нарезанными ломтями хлеба. Мельников проглотил несколько ложек пюреобразного густого супа с плавающими в нем кусочками сала и подумал, что гороховый суп у Дуси всегда получается.

– Картошку жареную с колбасой хочешь? – подойдя к плите, Дуся сняла крышку со сковородки, – Александр Анатольевич ни крошки с утра не съел, – Дуся вздохнула. – Спешил куда-то. Шофер чуть свет за ним приехал и дудит снизу, сюда ему лень подняться.

– Суп вкусный был, – Мельников отодвинул пустую тарелку.

Дуся поставила на стол тарелку с картошкой и мелко нарезанной колбасой. Мельников подумал, что сейчас ест на обед завтрак банкира Горшкова. Он взял с блюдечка помидор, порезал его на ломтики и обильно посолил. Дуся налила Мельникову яблочного компота, помыла тарелку и вытерла руки о фартук. Она села напротив Мельникова и, поставив локти на стол, стала смотреть, как он расправляется с картошкой и колбасой. Дусе нравилось, когда мужчины едят много и с аппетитом. Мельников в три глотка выпил стакан компота и попросил налить еще.

– Дуся, это я, – сказал голос Зои Леонидовны из-за решетки переговорного устройства, вмонтированного в кухонную стену рядом с выключателем света. – Егор Владимирович пришел?

– Пришел, – ответил Мельников за Дусю.

– Хорошо, возможно, вы мне скоро понадобитесь. – Я уже встала, – раздался щелчок, и голос хозяйки исчез.

– Барыня уже встала, – передразнила Дуся Зою Леонидовну, нарочито растягивая гласные звуки. Чувство противоречия между наемным трудом и капиталом, давно угнездившееся в сердце Дуси, не мешало ей по-своему любить хозяев и снисходительно, без классовой ненависти относиться к их стилю жизни.

– Время – уже скоро вечер, а она уже встала.

Мельников вышел из кухни, миновал коридор, гостиную с камином и, поднявшись наверх, уткнулся в дверь так называемого будуара. Он постучал и вошел в него, осмотревшись по сторонам. Наверху он бывал нечасто, может, всего раза два или три. Сам будуар представлял из себя нечто среднее между театральной гримерной и небольшим залом частного художественного салона. Обилие картин на стенах, зеркальное трюмо в стиле ампир, пара кресел под старину.

Еще полтора месяца назад будуар украшали два круглых зеркала в человеческий рост, создававшие иллюзию бесконечно большого пространства. Но Зоя Леонидовна распорядилась их убрать, сказав, что в её возрасте зеркала только портят настроение. Горшкова сидела на пуфе и листала журнал мод, лицо её оставалось унылым. Мельников поздоровался и спросил, собирается ли сегодня Зоя Леонидовна выходить из дома.

– Собираюсь, – ответила Горшкова. Мельников понял, что сегодня банкирша не в духе и лучше не приставать к ней со своими просьбами. – А вы, наверное, хотели попросить отгул и отправиться куда-нибудь по своим делам?

Мельников беспомощно развел руками.

– Сегодня отпустить вас никуда не смогу, – Горшкова отложила журнал. – В половине шестого у меня сеанс у художника этого, как там его… Ну, который уже два месяца пишет мой портрет и все ни с места. Метельский… Этот маляр меня продержит часа полтора. Сегодня я ему скажу: или заканчивай в течение трех дней или бывай здоров. Приличный художник делает портрет в два сеанса, а Метельский только резину тянет. Ладно, Егор, – Горшкова раздраженно махнула рукой, – ждите меня внизу.