Жан-Кристоф Гранже - Братство камня

Диана не верила своим ушам: сейчас с ней говорила не буржуазка с бульвара Сюше. Такую Сибиллу она не знала. Мать никогда не рассуждала при ней ни о коммунизме, ни даже о политике. Но теперь это неважно. Сейчас она узнает историю жизни этой женщины и все поймет.

– В шестьдесят седьмом мне исполнился двадцать один год. Я писала работу для получения лицензиатскои степени на психфаке Нантерского университета и была обычной мещаночкой, правда, душой и телом преданной идеалам своего времени. Больше всего меня тогда интересовали коммунизм и экспериментальная психология. Я одинаково пылко мечтала отправиться в Москву, на родину победившего социализма, и в американский университет Беркли, где химики пытались проникнуть в тайны неизученных зон человеческого мозга, используя ЛСД и медитацию.

Героя моего романа звали Филипп Тома. Он был одним из самых прославленных ученых-психологов Нантерского университета… и видной фигурой в компартии. Я ходила на все его лекции. Он казался мне потрясающим, загадочным, недоступным…

Потом я узнала, что Филиппу нужны испытуемые для проведения тестов в психологической лаборатории больницы в Вильжюифе, и стала волонтеркой. Тома изучал подсознание и возникновение у человека паранормальных способностей. Он проводил серию парапсихологических опытов по образцу американских, и я уже в шестьдесят восьмом начала регулярно бывать в Вильжюифе. Меня ждало разочарование: тесты были скучными – приходилось в основном угадывать карточные масти, а сам Тома никогда в этой лаборатории не появлялся.

Прошло много месяцев, прежде чем мэтр вызвал меня. Я продемонстрировала статистически убедительные результаты, и Тома решил лично провести новую, углубленную серию тестов. Не знаю, что в тот момент потрясло меня сильнее: то, что я оказалась медиумом, или перспектива общения с моим кумиром.

Я окунулась в работу с головой, наслаждаясь временем, проведенным рядом с тем, кого теперь называла Филиппом. Уже тогда что-то в его поведении смутно меня настораживало. Он словно бы искал во мне некую завораживавшую его силу. Очень скоро я поняла, что Тома верит, будто и сам наделен силой: не экстрасенсорным восприятием, а психокинетическими способностями. Он считал, что может воздействовать на материю на расстоянии, в частности на металлы. Пару раз ему это действительно удавалось, но он не мог управлять силой по собственному усмотрению. В конце концов мне стало ясно: Тома завидует моему дару.

Разразились события мая шестьдесят восьмого года. Мы с Филиппом стали любовниками на баррикадах. Я физически осязала воплотившиеся в жизнь мечты и идеалы, но нас разделила волна ужаса: однажды, когда мы предавались любви и Филипп был во мне, я увидела в его глазах отблеск ненависти.

Суть происходившего я поняла много позже. Тома был теоретиком. Он видел себя генератором идей, высших устремлений и духовных сил. Я же вернула его с небес на землю, доказав, что он обычный мужчина, одержимый моим телом. Тома считал меня виновницей своего падения. Он верил, что я его сглазила и сила ушла.

Бунт длился несколько недель, потом рабочие вернулись к работе, а студенты к учебе. Тома поставил крест на всем революционном движении в Европе. Некоторые наши товарищи были так разочарованы, что отошли от политической борьбы, другие стали террористами, у Филиппа же был совсем иной план – он решил уйти на Восток, добраться до коммунистического лагеря и на себе испытать систему, которую так долго защищал. Больше всего ему хотелось попасть в парапсихологические лаборатории русских. Он верил, что там ему удастся разбудить свои психокинетические способности. Проблема состояла в одном – ему нечего было предложить Советам. В те времена, чтобы проникнуть за «железный занавес», необходимо было доказать Системе свою полезность. Тома понял, что я – его разменная монета.

Под предлогом официальной поездки в Москву мы много раз ходили в советское посольство. Тома был знаком с дипломатами разного ранга. В одном из кабинетов с серыми стенами и грязными занавесками нас подвергли парапсихологическим тестам. Тома провалился, но мои результаты оказались исключительными. Сначала русские искали подвох, но потом поняли, что перед ними экстрасенс невероятной силы, и процесс пошел быстрее.

Я бы ни за что не оставила Филиппа, хотя его психическое состояние продолжало ухудшаться: за год он дважды побывал в клинике, где его лечили то от депрессии, то от навязчивых состояний. Филипп был одержим болью, насилием, кровью. Несмотря на это – а возможно, именно из-за этого, – я любила его еще сильнее.