Йоханнес Зиммель - Ответ знает только ветер

Разговор оборвался. Все сконфуженно глядели на Килвуда, а тот продолжал плакать, повизгивая и всхлипывая, как ребенок, и не поддаваясь на уговоры Паскаль Трабо, которая что-то тихонько ему нашептывала. Он лишь мотал головой и плакал.

— Это с ним частенько бывает, — сказала, обращаясь ко мне, Бианка Фабиани, пышная красавица, сидевшая слева от меня.

— Все от пьянки, — громко отчеканил англичанин Малкольм Торвелл, сидевший на другом конце стола. — Джон пьет, не просыхая, и начинает с утра. Джон, возьмите себя в руки, черт побери! — крикнул он.

Но Килвуд продолжал рыдать.

— Виноват… виноват… Я так виноват, — пробормотал он сквозь слезы.

— Заткнитесь же, наконец! — крикнул Торвелл.

— Ему в самом деле худо, — вставил тридцатипятилетний красавчик Пауль Зееберг, исполнительный директор банкирского дома Хельман. Все в нем было красиво, кроме глаз: они были холодные и жесткие, как у всех мужчин, сидевших за столом, за исключением Клода Трабо. — Ему надо бы пройти курс лечения от алкоголизма.

— Он постоянно лечится, — сказала Мелина Тенедос.

— Да все эти курсы гроша ломаного не стоят. Я ему сто раз говорил: надо ехать в Вену. Там есть институт, где проводят действительно эффективные курсы лечения. Ничего подобного в Европе больше нигде нет.

— Какую вину, какую страшную вину я взвалил на себя… — бормотал Килвуд, закрывая лицо ладонями.

— Раз уж перепились до такой степени, поезжайте домой, вместо того, чтобы портить нам вечер, — резко одернул его Джакомо Фабиани, силач с жестоким лицом и странно дряблыми губами. — Это невыносимо, Джон!

— Простите меня, друзья мои, простите, — лепетал Килвуд.

Слуги с каменными лицами подавали кушанья. Свечи в огромных подсвечниках, стоявших на столе, ровно горели, распространяя вокруг мягкий приятный свет. Все мужчины были в смокингах. Анжела, сидевшая рядом со мной, была в белом муслиновом платье, сверху донизу собранном в косые складочки и сильно декольтированном сзади, так что видна была ее загорелая спина и руки до плеч. У нижнего края декольте был прикреплен бант, вышитый жемчугом и блестками, а еще ниже — нечто вроде паруса из белого муслина, который при ходьбе ниспадал до полу, как и само платье, и распадался надвое. На ней были серебряные туфельки, сумочка была тоже серебряная, и все украшения были белого цвета — бриллиантовое колье, и в пандан к нему кольцо, браслет и серьги. Рыжие волосы мягкой волной падали на ее высокий лоб. Веки с длинными ресницами были покрыты тонким слоем перламутровой тени бирюзового оттенка и губы слегка подкрашены.

В половине десятого ужин у Трабо был в полном разгаре, и я подумал: те, что сидят сейчас здесь за круглым столом, в общей сложности стоят от трех до пяти миллиардов долларов. И еще я подумал, что все мужчины были намного старше своих жен и что Анжела была необычайно хороша. И наконец я подумал, что эта компания старых друзей, этот тесный круг приятелей, судя по тому, что мне пока удалось узнать из бесед, друг другу не доверяли, друг друга боялись и следили за каждым жестом, за каждым изменением выражения лица друг друга. Мне стало ясно, что в этом блестящем обществе каждый был твердо убежден — кто-то из них приказал уничтожить банкира Герберта Хельмана.

Следующим блюдом были запеченные лангусты.

Мы с Анжелой приехали к Трабо на полчаса раньше, об этом просила Паскаль. («Чтобы мы могли хоть немного поболтать, прежде чем соберется вся эта шайка»), Трабо жили в просторном особняке в квартале «Эден», что в восточной части города. Белый фасад скрывался за деревьями огромного парка; как я узнал, особняк был выстроен пятнадцать лет назад. С большой террасы было видно море, а комнаты были очень просторные и прохладные — благодаря кондиционерам. Кое-где гобелены покрывали всю стену от пола до потолка. Дом был обставлен современной дорогой мебелью. Во всех комнатах на полу лежали огромные ковры, большей частью светлых тонов. Дом производил впечатление обжитого, здесь сразу чувствуешь себя уютно. Разумеется, не было и намека на беспорядок или неопрятность, но все же какие-то вещи были разбросаны — там лежала газета, там книжка или трубка, да еще и кэрн-терьер с длинной лохматой шерстью бегал по всем комнатам. Когда мы приехали, Паскаль Трабо и Анжела обнялись и расцеловали друг друга в щеки. Паскаль оказалась очень изящной и красивой женщиной с чувственным, сексапильным лицом. Она любила посмеяться и хохотала по всякому поводу.