Йоханнес Зиммель - Ответ знает только ветер

— Вы доверяли этому человеку?

— Я его любила. Вы знаете, как в таких случаях легко поддаешься уговорам. Он взял деньги и исчез, а я осталась практически без гроша в кармане. Но теперь у меня опять все в порядке. Однако я стала намного осторожнее. Я ведь уже сказала вам, что вкладываю все заработанное мной в драгоценности. Я стала бережливой и недоверчивой. И уже никогда не доверю своих денег мужчине.

Для меня было наслаждением смотреть, с каким аппетитом она ела.

— Но если появится мужчина, которого вы полюбите, вы конечно опять это сделаете, — сказал я.

— Ну, если только полюблю, — спокойно сказала Анжела. — С этим мне не везет. Да и что такое любовь? Нечто эфемерное. Она проходит, и либо мужчина уходит, бросая женщину, либо она уходит, оставляя его. Конечно, время от времени нормальные люди ощущают нужду в существе другого пола. Но разве это можно назвать любовью?

— Нет, — сразу согласился я.

— Вот видите, — сказала Анжела. — Лехаим!

— Лехаим, — повторил за ней я.

Когда кельнер начав печь блины прямо возле нашего столика, — зажег спиртовку, и пламя высоко взметнулось, — Анжела рассмеялась как ребенок.

— Я каждый раз заново радуюсь, — призналась она.

— Вы любите смотреть на огонь?

— Очень, — ответила она. — И уже много лет пытаюсь писать огонь. Но ничего не выходит.

В зал вошла босоногая и оборванная девочка. В руках она держала корзинку, в которой лежало пять или шесть матерчатых зверюшек.

Девочка была худа и бледна, и глаза у нее были заплаканные. Она переходила от столика к столику, и наконец дошла до нас.

— Пока ничего не удалось продать? — спросила Анжела.

Девочка грустно покачала головой. Ее босые ноги были покрыты толстым слоем грязи и пыли.

— Сколько стоят твои зверюшки?

— Десять франков, мадам.

— Я возьму ослика, — сказала Анжела и дала девочке десятифранковую банкноту.

— А я — медвежонка, — сказал я. Девочка кивнула, и, не поблагодарив, направилась к выходу. В дверях она столкнулась с Фернаном, который, немного передохнув от жары, собрался двигаться дальше. Я видел, что он перекинулся парой слов с девочкой. Потом они вместе направились к отелю «Карлтон». Анжела за это время рассмотрела матерчатых зверушек:

— У ослика лопнула шкура, — сказала она. — Из дыры сыплются опилки, одно ухо почти совсем оторвано, и он весь в грязи.

— Медвежонок тоже грязный, — продолжил я. — Причем весьма и весьма. И мех его изрядно потерт. Мы оставим игрушки здесь.

— О нет! — с неожиданным жаром воскликнула Анжела. — О нет! Я подарю вам своего ослика, а вы мне вашего медвежонка, и мы оба их сохраним..

— А зачем?

— Просто так. Из суеверия. Вашего медвежонка я подвешу у себя в машине. А вы — вы тоже сохраните моего ослика?

— Всенепременно, — сказал я. — В память о сегодняшнем дне.

— Нет, — возразила Анжела. — В память о том времени, когда мы были очень бедны, очень молоды и очень счастливы.

Мы как раз покончили с сыром и кофе и принялись за какой-то арманьяк, якобы способствующий пищеварению, когда в ресторанчик вошел капитан-лейтенант Лоран Виаль, черноволосый, загорелый и облаченный в холщовую рубашку и такие же брюки. Он быстро оглядел зал в поисках свободного места, заметил нас с Анжелой и быстро направился к нам.

— Анжела! — Он поцеловал ей руку и кивнул мне. — Можно я присяду к вам?

— Разумеется, — отозвался я и крикнул официанту: — Еще одну рюмку и коньяк для этого господина!

— Вы знакомы? — спросил я Виаля.

— О, много лет! — Он нежно посмотрел на нее. — Как тебе живется, Анжела?

— Отлично. А тебе?

Виаль сказал:

— Ты же знаешь, я занимаюсь сейчас расследованием взрыва на яхте. И все это время работал в лаборатории. Но работу пока еще не завершил. Однако не позже завтрашнего утра я смогу сказать, что это был за динамит и откуда он взялся. — Тут появился официант с арманьяком для Виаля. — Я начинаю как бы с конца, — заметил тот. — Это моя любимая марка — арманьяк «Три ключа». Божественная влага, разве нет?

— Ты прав, — сказала Анжела, — божественная.

— Когда мы раскроем это преступление, — сказал Виаль, — я с вашего согласия приглашу вас сюда на обед, и мы втроем отпразднуем это дело, согласны? Вы мне очень симпатичны, мсье Лукас, а Анжела — моя давняя, очень давняя добрая приятельница. Так как — принимается?

— С удовольствием, Лоран, — сказала Анжела и положила свою ладонь на его руку, от чего меня внезапно пронзила ревность. — Но теперь нам пора. У нас еще куча дел.