Йоханнес Зиммель - Ответ знает только ветер

— Благодарю вас, брат Илья, благодарю вас.

— Я тоже, — подхватил я и вынул бумажник.

Он заметил мое движение и быстро проговорил:

— Нет, нет, прошу вас. Не теперь.

— Но вам же нужны деньги.

— Еще как. Но пожалуйста, не давайте нам денег сейчас, мсье. После этого разговора. Вы видите, вон там, на двери церкви висит ящичек. Туда вы можете класть деньги в любое время. Только сейчас не надо. Думаю, вы меня понимаете.

— Конечно, — пристыженно пробормотал я. — Простите.

— Приходите еще, — сказал Илья, — приходите ко мне всякий раз, как вам станет грустно или случится какая-то беда. Я всегда буду на месте.

Мы попрощались. Рука об руку с Анжелой вернулись мы к машине, стоявшей под кронами старых деревьев. Она вновь вся была обсыпана цветочной пыльцой. Мы сели в машину и поехали к воротам. В проеме открытой двери церквушки стоял брат Илья. Мы помахали ему, он ответил нам тем же. Анжела вывела машину на улицу.

— Как я сейчас счастлива, Роберт, — сказала Анжела.

— Я тоже.

— Он нас понимает. Я знала, что он нас поймет. И он сказал, чтобы мы приходили к нему, если нам станет грустно или случится какая-то беда. Думал ли ты, что на свете еще встречаются такие люди?

— Нет.

— Тебе сейчас нужно работать?

— Сию минуту нет. Только позвонить.

— А что случилось?

— Поедем в «Мажестик». Выпьем чего-нибудь в «нашем» уголке. И я тебе все расскажу.

И мы опять поехали вверх по Круазет, Анжела за рулем, я рядом, в плотном потоке машин. С наступлением вечера, как всегда, повеяло чудесной прохладой. Серж, механик гаража в «Мажестик» и старинный знакомый Анжелы, сел за руль и отогнал машину в подземные гараж. «Наш» уголок на террасе был не занят. Мы сели за столик, к нам подошел «наш» официант, и я заказал бутылку шампанского. Потом я пошел в вестибюль. Ответной телеграммы от Густава еще не было. Тогда я позвонил в Центральный комиссариат и застал Русселя. Расследование продолжается, сообщил он мне, но покамест нет оснований подозревать кого-либо конкретно. Он попросил меня перезвонить через три часа. До утра, по его мнению, нельзя рассчитывать на получение каких-то новых существенных сведений. Я вернулся на террасу, за это время заполнившуюся людьми: наступил час аперитива. Я сел за столик, мы пили шампанское, я съел несколько маслин и немного соленого миндаля, пока рассказывал Анжеле об облаве в Ла Бокка и об убийстве медсестры Анны Галина.

— Дело принимает все более ужасный оборот, — сказала она.

— Так оно и есть, — согласился я, — и я чувствую, что самое ужасное еще впереди.

Она положила правую руку на мою левую, лежавшую на столе. У меня мороз пробежал по коже. Так не бывает, мелькнуло у меня в голове, этого просто не может быть.

— Роберт! — донесся до меня голос Анжелы. — Роберт, что с тобой?

Я не смог выдавить ни слова.

Она проследила за моим взглядом и вскрикнула.

— Нет! Нет, это невозможно! Роберт, этого просто не может быть!

Меня охватила такая радость, что голова закружилась.

— Значит, возможно. Значит, может быть. Ведь мы оба это видим. Я говорил тебе, что когда-нибудь это произойдет. И вот этот день наступил.

— О, Роберт, Роберт, — выдохнула Анжела.

Ее голос опустился до шепота, а плечо прижалось ко мне. Мы сидели, боясь пошевелиться, и оба смотрели на тыльную сторону ее правой руки, лежавшей на моей. Той самой, на которой с детства было светлое пятно, выделявшееся на загорелой коже. И теперь мы оба уставились на это место. Светлое пятно бесследно исчезло.

Гастон Тильман сказал:

— Все, что происходит, имеет вполне определенный смысл. Часто нам трудно, даже невозможно уловить этот смысл, и тогда мы впадаем в гнев или печаль — вот как вы теперь, господа. Но вы не должны этого делать. Я приехал не для того, чтобы столь пошлыми рассуждениями утешать или обманывать вас. Передо мной поставлена задача, которая грозит в любую минуту ввергнуть меня в гнев или печаль. Однако я непременно должен выполнить эту задачу, ибо и она имеет свой вполне определенный смысл. Я представляю себе это так: лист любой книги, а значит, и Книги Жизни, имеет две стороны. Одну сторону мы, люди, заполняем своими целями, убеждениями, надеждами, желаниями и намерениями. Но на другой стороне пишет уже судьба, здесь записан тайный смысл каждой вещи. И то, как распорядится судьба, редко совпадает с нашими ближайшими целями. Но дальняя цель всегда одна и та же: справедливость.