Йоханнес Зиммель - Ответ знает только ветер

— Я тоже, — сказал Лакросс. — Нам бы следовало в конце концов попытаться разбудить Килвуда — ведь прибывшие из Парижа господа ждали вместе с нами уже какое-то время.

— Впрочем, в дом я попал только тогда, когда Килвуд был уже убит, — сказал Фарбр. Кожа у него была желтая — видимо, что-то с печенью.

— Я тоже, — поспешил добавить Рикар из министерства финансов. — И был там вместе с коллегой. — Он бросил взгляд в сторону Кеслера.

— Почему вы полагаете, что это было убийство, а не самоубийство? — спросил я Русселя, который, разговаривая со мной, одновременно показывал мне фото, уже проявленные и увеличенные.

— Но так утверждает доктор. — Мы все посмотрели на коротышку-доктора, не дотягивавшего ростом даже до Лакросса.

Доктор Вернон воздел свои детские ручонки:

— Но это же ясно как день, мсье Лукас! Я понял это, как только мы сняли его тело с крюка. Не может быть никаких сомнений. Килвуд был мертв раньше, чем его подвесили на крюк.

— Доктор считает, — пояснил Лакросс, — что Килвуд был задушен нейлоновым шнуром, пока спал.

— Удавлен, дети мои, удавлен, — уточнил малютка-доктор.

— Хорошо, он был удавлен.

— Почем знать? — Вернон опять воздел ручонки к небу. Он расхаживал с чашкой кофе в руке по просторной ванной комнате, где мы все толпились, и отхлебывал кофе маленькими глоточками. — Я же вам уже говорил: до вскрытия я ничего не могу сказать о причине смерти. Но похоже, что Килвуда удавили.

— Значит, все-таки удавили, — сказал я.

— Ничего это не значит. Сначала мне нужно произвести вскрытие. Видите ли, дети мои, может быть эта удавка лишь вводит нас в заблуждение. Может, Килвуд был отравлен. Или умер от разрыва сердца. Или от страха, вследствие удавления.

— Ну, хорошо, но на крюк-то его должен был кто-то подвесить.

— Конечно, дети мои, конечно. — Вернон придержал за рукав полицейского, разносившего кофе. — Мне еще чашечку, пожалуйста. Спасибо. До чего же приятно. Если его в самом деле удавили, то при вскрытии обнаружатся симптомы дыхательной недостаточности. Уверяю вас, эти истории — самые что ни на есть неприятные. Потому что практически совершенно не на что опереться. При удавлении пережимаются шейные вены и шейные артерии, а позвоночная артерия нет. Вследствие этого происходит нарушение кровотока, лицо синеет и отекает.

— Но его лицо как раз и было синим и отекшим, — сказал я.

— Но таким оно было и до того! От пьянки. Килвуд пил по-страшному, мы все это знаем. И лицо его было не таким синим и не таким отекшим, какое бывает у задушенных.

— Значит, он не был задушен? — спросил я.

— Я этого не говорил. — Малютка-доктор хихикнул. — Может быть, лицо было более синим и более отекшим, чем просто от пьянки. Ведь убийце пришлось немного ослабить нейлоновую петлю, когда он тащил Килвуда в ванную и там вешал на крюк, так что обстоятельства смерти резко изменились, и синева и отек от удушья могли и исчезнуть.

— Черт меня побери совсем, — не выдержал представитель американского консульства. — Можно лопнуть от злости!

— Почему же убийца вообще затеял это лже-повешение, коль скоро делом этим так плохо владел? — спросил я.

— По его понятиям, он им вполне владел. По его понятиям, он все сделал как надо. В сущности, так оно и есть. Но остались небольшие огрехи. У него не было медицинского образования — я же вам сказал, это одна из самых сложных сфер в нашем деле.

— И тем не менее вы совершенно уверены, что Килвуд не покончил с собой.

— Абсолютно уверен!

— Однако зачем было убивать Килвуда? После его признания для этого вроде бы уже не было оснований, — сказал я.

— А кто знал об этом признании? — Вернон обвел всех торжествующим взглядом. — Вот ведь в чем вся штука! Кто бы ни прятался в доме Килвуда — я исхожу из того, что ни один из присутствующих здесь и сейчас не был убийцей Килвуда, хи-хи-хи! — он ничего не мог знать о его признании. — Вернон явно забавлялся. — Если Килвуда в самом деле задушили, то при вскрытии я обнаружу кровоизлияния в конъюнктивы и в кожу головы. Причем очень интенсивные кровоизлияния. Или же вообще никаких.

— Этот доктор сведет меня с ума, — шепотом сказал мне приезжий чиновник из министерства финансов и вытер платком лицо.

— Как это — «вообще никаких»? — спросил Лакросс, улыбаясь улыбкой Иова.

— Все зависит от того — есть еще кофе? Да? Прекрасно! Пожалуйста, еще чашечку. Все зависит от того, было ли орудие удушения, то есть нейлоновый шнур, туго натянуто все время или же временами отпускалось. Спасибо за кофе, дети мои.