Йоханнес Зиммель - Ответ знает только ветер

— А для чего?

— Не знаю. Я же говорю тебе, дело нечисто. Я не только чую это носом, а ощущаю мочевым пузырем.

— И, решив покончить с собой, садится на яхту, отправляется на Корсику и берет с собой гостей — чтобы и с ними покончить?

— Именно для того и берет, чтобы не было похоже на самоубийство.

— Это так бессовестно.

— Что?

— Погубить за компанию еще двенадцать человек, если решил покончить с собой.

— Разве банкир может вести дела с оглядкой на совесть? Кстати, погибло кроме него не двенадцать, а только одиннадцать человек.

— Но ты же сказал, на борту их было тринадцать.

— Когда плыли на Корсику. На обратном пути их было только двенадцать.

— Кто был тринадцатым?

— Тринадцатой. Это была женщина.

— Куда она подевалась?

— Осталась на Корсике. — Густав порылся в бумагах. — Ее фамилия Дельпьер. Анжела Дельпьер.

— Почему эта Дельпьер осталась на Корсике?

— Не знаю. Я уже все зарезервировал. Авиабилет. Номер в отеле. Остановишься в «Мажестик». Полетишь рейсом «Люфтганзы» через Париж, вылет в четырнадцать тридцать. В семнадцать часов сорок пять минут будешь в Ницце.

— Я должен…

— Скажи, ты меня что — идиотом считаешь? С чего бы я стал все это тебе рассказывать? Конечно, ты должен. Ты уже дважды расследовал катастрофы на море. Двух недель передышки вполне достаточно — или тебе хочется сиднем сидеть под крылышком милой женушки?

Он пододвинул ко мне через стол книжечку с авиабилетом. На фирме все резервировалось через турбюро, «Глобаль» никогда официально не заказывала билеты или номера в гостиницах для своих сотрудников. Никто не должен был знать, что за человек вылетал, приезжал, жил в отеле.

Я сказал:

— Ты, как и я, знаешь, что я не имею права расследовать это дело в одиночку.

Конечно, он это знал. Видите ли: в таких случаях по поручению полиции независимый эксперт немедленно начинает расследование. Параллельно с ним агент страховой компании, разумеется, тоже может изучать обстоятельства дела.

— Французы уже привлекли эксперта. Бывший морской офицер. Ты с ним познакомишься. Ну, что уставился? — Внезапно заплывший жиром клоп обнаружил свою звериную сущность. Его свиные глазки сузились до щелок. Я не раз видел его таким. Таким он и был на самом деле.

— Роберт, ты что — не хочешь или не можешь? Слишком трудная задача? Эта работенка тебе уже не по силам? Чувствуешь, что не справишься? Может, мне перевести тебя в невыездные? Или ты, может, вообще сыт по горло? Как-никак уже девятнадцать лет тянешь эту лямку. Срок немалый. Могу понять, если тебе эта работа в тягость.

Этого я, разумеется, не мог стерпеть. Как ни тошно было у меня на душе, я заставил себя разыграть его. Изобразив изумление, я воскликнул:

— Не верю своим глазам! Гляди-ка — и впрямь подействовало!

— Что подействовало? — озадаченно спросил Густав.

— Я дал кучу денег одному старому магу, чтобы он превратил тебя в отвратительную жабу. И он вполне справился!

— Ха, — кратко хохотнул Густав. — Ха-ха. Не перенапрягайся. — Он перегнулся через стол и подлым фальшиво-доверительным тоном немедленно ответил ударом на удар. Упавшим голосом он спросил:

— Вид у тебя, Роберт, просто на море и обратно. Скажи, ты, часом, не болен?

Мой мозг тут же забил тревогу.

Свинья. Грязная свинья. Я в твоих руках. Еще бы. И ты знаешь, как взять меня за горло. Мне сорок восемь. Намного старше всех твоих подчиненных. И я столько дел расследовал так, что фирме не пришлось платить страховку. Но это не играет никакой роли. За это мне платили. Вполне прилично платили. Однако, особенно в последнее время, я несколько раз оплошал. Это ты так утверждаешь, грязная свинья. Совсем я не оплошал, просто нашей фирме пришлось выложить денежки! Но когда такое случается, всегда виноват тот, кого ты послал расследовать дело, ищейка проклятая.

— Я, конечно, учту, если ты действительно неважно себя чувствуешь, Роберт. Ведь я могу послать Бертрана или Хольгера. Но ты лучше их обоих вместе взятых. Потому и хочу послать тебя. Но если ты говоришь, что не можешь, — что ж, будь по-твоему…

— Могу я, могу! — Мной овладел страх лишиться источника существования. Бертран. Хольгер. И все прочие. Моложе меня. Полные свежих сил. По сравнению с ними я уже старик. Что, если я признаюсь, как мне худо, и попрошу передать это дело кому-нибудь другому? Густав всегда говорил, что он мой друг. Большой друг, уверял он. Большой друг, дерьмо такое! Мой большой друг Густав Бранденбург спокойно и без малейших колебаний напишет докладную руководству фирмы и посоветует отстранить меня от активной работы.