Д. Пален - Живой товар

На переходе телефоны только снаружи, за турникетами — или как там у них эти штуки называются, которые хлопают по коленкам. Я доехала до своей станции, вышла и прямо снизу позвонила. Решила — делай сразу, не ищи поводов откладывать.

Никто не подошел. Нет, значит, господина. Может, работает, может, опять кого-нибудь снимает…

Но тут мыслишка такая тихонькая, страшненькая мелькнула: а если уже?.. Сам же говорил, что расследование подошло к концу. Может, закончил дело — и его «отстранили»?..

Эй, впечатлительная, уймись. Тебя это уже по-любому не касается. Вечером попозже попробуешь дозвониться, прощения попросишь за напраслину. И все! Больше ни слова! И приличия соблюдены, и на шею не вешаешься, и себя успокоишь, когда голос услышишь. А сейчас неторопливо домой.

И что делать будем? Обед готов, в доме чисто. Свитер, правда, недовязан, но это дело поправимое. Дня три работать осталось. Может, какого-нибудь Индиану Джонса покажут в ящике или, еще лучше, «Деловую женщину». Люблю Золушку во всех вариантах…

В общем, впереди спокойный нехлопотный вечер. Это если мысли лишние из головы прогнать — и все неприятные дела сделать по возможности быстро…

Извинюсь — и забуду сразу и обо всем…

Я шла домой и радовалась, как все-таки наш город хорош летом. Поздней осенью или зимой, когда на деревьях листьев нет, все старые и новые архитектурные уродцы торчат во всей своей бесстыдной облезлости…

А сейчас — зеленый, тихий, теплый. Небо ясное, сине-фиолетовое, вечернее. Скоро стемнеет. Об освещении улиц, правда, можно только мечтать: коммунальные службы уверены, что света из окон вполне достаточно. Нечем им за энергоносители платить. А за поломанные ноги платить кому-то другому. Впрочем, какая разница, все равно не платят. Это мы такие везучие, нам клиент сам платит. А также Манохин из героиновых денежек…

Я прошла мимо пятиэтажек через двор школы и свернула к своему дому. Идти в департаментских туфлях было ужасно неудобно: каблуки высокие, подошва тоненькая — каждый камешек чувствуется. А камешков здесь…

Мокрые туфли лежали в пакете вместе с кучей других остро необходимых предметов: зонтик, книжка на перерыв, письма от друзей, блокнот с адресами и телефонами…

Я подумала, что если взвесить все, что я перетаскиваю туда и обратно хотя бы за один месяц, то рекорд в поднятии тяжестей побит мною раз шестнадцать. А то и с половиной…

Сзади шли какие-то парни, в меру активно обсуждали вчерашнее первенство по кик-боксингу и радовались успехам родной независимой команды.

Я вытащила из кармана ключи — почту проверить.

И тут вдруг эти парни набросились на меня, схватили за руки, зажали рот ладонью и стали куда-то тащить. Я посильно отбивалась, дергалась, ногами дрыгала, пыталась даже пакетом их ударить. Но… Попробовал бы кто-нибудь отбиться от этих двух здоровенных обломов!..

Тащили они меня почти аккуратно — явно нужны были не деньги, а я сама.

Дальше я ничего не успела подумать — они вдруг меня обронили и начали кого-то метелить. С асфальта я заметила, что этот кто-то сильно на Колесникова смахивает.

Он! И как тут оказался вовремя?.. Присмотрелась — а работает кулаками здорово! И уже не они его, а он их метелит. Один уже валяется на земле рядом со мной. Второй, правда, еще держится на ногах, но как-то неуверенно.

И вот сижу я на асфальте (привет светлой юбке!) с правой туфлей в руке и наблюдаю за дракой. Идет она хорошо, всерьез. Это вам не киношные потасовки! Тот, что неподалеку валяется, еле жив, кровь из носа и из разбитой брови хлещет. Колесников со вторым разбирается!

Что меня поразило — что ничуть мне от этого не страшно, и не противно, и от крови не мутит, а какое-то вдруг изумление нахлынуло, сижу, глаза таращу, а там только слышно — бум! хрясь! И внутри у меня что-то вдруг бешеное взыграло…

Я вскочила, и вдруг слышу топот, подкрепление бежит! Еще кто-то на несчастного тощего Димку! Но подкрепление-то всего из одного человека! Пока я растерянно соображала, что делать, — он ко мне, на бегу руку тянет. Значит, не просто хулиганы, им не какая попало, я лично им нужна!

И тут я психанула по-настоящему. Заорала как резаная — и на него, и по руке этой вытянутой — каблуком!

А вот тебе! И еще раз! И еще!

Уж не знаю, сколько раз я его каблучищем своим железным ударила. Туфельки у меня английские, кожаные. А каблуки — одиннадцать сантиметров, металлом подбиты и внутри стержень тоже металлический… И вот я этим железом этого, третьего — по рукам, по голове, по морде, по всему!.. Пока он вдруг падать не начал, как тряпичная кукла.