Татьяна Устинова - Хроника гнусных времен

– Как – не доказательства? – опешил Настин отец. – Почему не доказательства?

– Разрешите, я пройду, – проговорила Муся.

– Это для нас с вами доказательства, – сказал Кирилл, затягиваясь, – а не для… – он поискал слова, – правоохранительных органов. Никто не станет затевать дело из-за смерти пожилой женщины в ванне. Сергей жив. Если, конечно, вы будете настаивать, заплатите кому-нибудь, дело заведут, Агриппину Тихоновну откопают, проведут экспертизу или что там обычно проводят в таких случаях. Прошло много времени, дело повисит, повисит, и его закроют. Она не зря так хорошо все продумала, ваша Людочка – Милочка – Мила – Муся.

– Да, – сказала Муся, – жаль, что я не успела. Если бы Настя вас не привезла, все получилось бы.

– Получилось бы, – согласился Кирилл. Не торопясь, Муся пошла к крыльцу, и Света крикнула:

– Мама, она уходит!

– Пусть уходит, – процедила сквозь зубы Нина Павловна, – все равно уже ничего не изменишь.

– Дик, пропусти! – приказал Гриша своей собачище.

Муся легко сбежала со ступенек, подхватила свой велосипед и пошла по саду в сторону старого парка. Все смотрели ей вслед и молчали.

Настя приложила ладони к щекам. Соня закрыла глаза, под тяжелым Гришей скрипнуло кресло.

– Это мое! – вдруг прошипела тетя Александpa. – Все, что там есть, – мое! Старая карга поплатилась за свою жадность! Теперь все это будет мое!

Она грудью упала на арабские рисунки, сгребла их трясущейся сарделькообразной рукой и обвела семью ненавидящим взглядом.

– Началось, – пробормотал Кирилл и поднялся. Он больше не хотел никого видеть. – Гриш, пойдем покурим.

Он протиснулся между плетеными креслами, сбежал с крыльца, слыша за собой тяжелые прихрамывающие Гришины шаги. Вдвоем они уселись на теплую лавочку в зарослях старой сирени. Кирилл закрыл глаза и откинул голову. Было жарко, и солнце как будто трогало кожу невесомыми горячими лучами. Какая-то птица возилась в зарослях, деловито попискивала. Пес, улегшись неподалеку, коротко дышал, вывалив розовый чистый язык.

– Не переживай, – сказал Гриша и толкнул Кирилла плечом, тот покачнулся, – ты молодец.

– Я молодец, – согласился Кирилл.

– Неужели она и впрямь думала, что уголовник? – сам у себя спросил Гриша с изумлением, и Кирилл усмехнулся, не открывая глаз.

Гриша помолчал и спросил снова:

– Как ты думаешь, она теперь со мной… поговорит или свою мамашу бешеную обхаживать станет?

– Сам разберешься, – сказал Кирилл, – не маленький.

И они опять замолчали.

Так они сидели и молчали, и птаха копошилась в сирени, и солнце лениво пригревало, и пахло травой, смородиной, летом – всем самым лучшим, что только есть в жизни, – и в голове у Кирилла легчало, как будто солнце до дна высвечивало всю черную муть, и она оказалась не такой уж глубокой и страшной.

Быстрые шаги, которые Кирилл уже научился узнавать, зазвучали на дорожке, и Настя сказала:

– Подвиньтесь, пожалуйста, – и протиснулась между ними, сунув сжатый кулачок под ладонь Кирилла.

– Ну что? – спросил он, открыл глаза и увидел ее прямо перед собой, очень близко. – Тетя Александра получила, что хотела?

– Это было в вазе, – серьезно сказала Настя, – в вазе с сухими цветами. Бабушка всегда протирала эти вазы сама, никому не разрешала. Мы думали, что они все одинаковые. Это та, знаешь, которая у двери в гостиную. У нее двойное дно, как в романе, и она шурупами привинчена к полу. Ее никогда не переставляли.

– Все? – спросил Кирилл. – Можно лететь в Дублин?

– Мы ее открыли, – продолжала Настя, не отвечая на вопрос, – я хочу тебе показать, что там было.

Она вытащила кулачок из-под его ладони и разжала.

В кулачке были две золотые монетки.

* * *

Кирилл выехал из Москвы в шестом часу и был уверен, что успеет. Неделя выдалась неожиданно тяжелой. Он прилетел из Китая только накануне вечером, на два дня позже запланированного срока, и в самолете совсем не спал. Он вообще очень плохо спал в самолетах и плохо приспосабливался к смене часовых поясов, особенно когда летел на восток и обратно.

В Москве спать было некогда, он сразу поехал на работу, весь день прилежно взбадривал себя кофе и к вечеру напоминал сам себе переполненный кофейник с вытаращенными глазами посреди полированного бока.

Он даже подумал, не полететь ли в Питер самолетом, но решил, что это глупости. Он не мог жить без машины и знал, что в Питере у него не будет возможности валандаться с арендой автомобиля.