Татьяна Устинова - Хроника гнусных времен

– Муся, – прошептала Настя, и теперь уже Соня взяла ее за руку, – и бабушка… и Сережка… Муся посмотрела на нее и усмехнулась:

– Дед нашел этот клад. Дед привез его из Германии. Дед жизнью поплатился, а старуха все прикарманила и думала, что откупилась. Мороженым, да еще тем, что я жила в этом доме, как приживалка! Конечно, мать знала про драгоценности. Бабушка ей сказала. Дед два листа ей отдал, а два оставил старухе. Драгоценности можно было найти, только соединив все четыре листа вместе. Но все было спрятано в этом доме, и у нас было только два – два листа из четырех! Мать тяжело умирала и говорила только о том, что старуха нас обворовала, ей все досталось, а мы нищенствовали всю жизнь из-за того, что дед был такой благородный и все деньги оставил старухе, а на нас ему было наплевать! Мать всю жизнь мечтала, как мы могли бы жить, если бы старуха не сидела на драгоценностях, как сторожевая собака!

– Почему вы ее убили? – спросил Кирилл. Он вдруг очень устал. Оглянувшись, он поднял кресло, с которого свалился Владик, и сел.

Муся равнодушно пожала плечами:

– Она видела, что я доставала книги и смотрела их. Я же должна была найти этот проклятый план! Она-то знала, где он! Все равно ее пришлось бы убить, – добавила она совершенно хладнокровно, – мне же нужно было забрать то, что всегда было моим, а она бы мне помешала. Я не думала, что Настя поселится здесь на следующий же день после ее смерти. Я бы успела все найти и забрать, никому бы в голову ничего не пришло.

– Но ведь вы так ничего и не поняли, – напомнил Кирилл, – вы же зачем-то спрашивали у Сергея, что именно там написано.

– Я не читаю по-арабски, – объяснила Муся охотно, – а там было написано по-арабски.

– Нет, – сказал Кирилл, – не по-арабски. И не написано.

– Что? – помедлив, спросила Муся, и красивые брови дрогнули. – Что вы сказали?

– Вы вернули листы в книгу тогда же, когда заметали следы и строили декорацию нашего с ним совместного пьяного дебоша. Это понятно. Сергей сказал, что ничего не понял и что там нет текста. Вы решили, что в книге есть еще какое-то указание и вам нужно его найти. Уносить книгу с собой вы побоялись. Поначалу вы были уверены, что вас никто и ни в чем не заподозрит, но тут влез я, и вы испугались. Я мог найти Сергея, а он мог прийти в себя и сказать, что накануне ночью разговаривал именно с вами, и вся декорация потеряла бы смысл, потому что он-то точно знал, что не пил со мной водку. Вы сунули листы обратно в книгу, а книгу поставили на полку. Этих книг никто не касался много лет, и вы думали, что они никого не интересуют. Вы собирались забрать ее сегодня, пока Сергей не пришел в себя. И потом сделать еще одну попытку. Правильно?

– Вы сказали, что там ничего не написано, – нетерпеливо перебила Муся, у нее было потрясающее самообладание, – но там же написано! И именно по-арабски!

Кирилл взял со стола газету “Коммерсант”, развернул и вынул четыре листа плотной бумаги. Бумага была пожелтевшей, картинки выцветшими, а арабские буквы жирными, черными и казались нарисованными совсем недавно.

– Боже мой, – тоненько проговорила Света.

– Подписи под рисунками – никакой не текст. – Кирилл разложил листы в два ряда. В верхнем ряду были чудесная птица и ханский трон, а в нижнем – вверх ногами – купальщица и паук. В ухо ему сопел очухавшийся Владик, и Кирилл оттолкнул его. – Видите? Если положить их так, получается, что каждая строчка – это сторона четырехугольника. Четырехугольник и есть дом. Буквы внутри четырехугольника – это план. – Он провел пальцем. – Прямые линии в буквах продолжают друг друга. Завитушки добавлены для красивости. Вот здесь, где буква нарисована красным, скорее всего и есть ваш клад.

– Как просто, – пробормотала Муся, не отрывая взгляд от красной вязи, – как все просто…

– Да, – согласился Кирилл, – просто. Она владела собой совершенно. Бледные щеки чуть порозовели, она глубоко вздохнула и сказала холодно:

– Все. Спасибо за внимание. Больше мне здесь делать нечего.

– Гриш, дай мне сигарету, – попросил Кирилл.

– Как – нечего? – Дмитрий Павлович поднялся из-за стола, глаза у него засверкали и сузились, как у тети Александры, – что значит – нечего?! Мы что же? Так ее и отпустим после всего, что она… наделала?!

Муся на него даже не взглянула.

– Отпустим, – сказал Кирилл, прикурил и сморщился, дешевый крепкий табак обжег небо, слюна стала горькой, – конечно, отпустим. Все, что я рассказал, – никакие не доказательства, Дмитрий Павлович.