Пространство между дверью и настилом, печкой и чуркой с ведром занимал сейчас Самур.
Лукич зябко поежился – за ночь избушка остыла, не настолько, конечно, чтобы шел пар изо рта, но сидеть в одной майке и трусах было прохладно, и он начал быстро одеваться: сначала надел клетчатую рубашку из толстого теплого материала с документами в нагрудном кармане, потом шерстяной свитер, теплые кальсоны, носки, сверху стеганые штаны. Затянул ремень с болтающими ножнами, потянулся, достал с настила тесак, который он всегда на ночь клал рядом с собой – привычка, выработавшаяся с тех пор, когда он услышал рассказ о том, как медведь напал на человека, спавшего в палатке. Натянул на ноги стеганые чулки, сверху них кожаные бродни.
Самур, увидев все эти приготовления, вскочил на лапы и терпеливо стоял у закрытой двери. Лукич не стал надевать телогрейку с шапкой, шагнул к двери, сбросил с петли тяжелый надежный крючок, распахнул дверь. Самур, издав грозный радостный рык, выпрыгнул наружу, вслед за ним из пристройки выскочила Гроза и медленно, переступая доску, отделяющую пристройку от тайги, вышла Угба, по-собачьи улыбаясь, зевнула и стала смотреть на хозяина.
– Гулять, – бросил ей Лукич, откинул материю, прикрывающую вход в пристройку, нырнул под навес, набрал охапку поленьев и вернулся в избушку. Затопил печку, поставил разогревать вчерашнюю рисовую кашу себе, собакам перловую, выплеснул через распахнутую дверь остатки вчерашнего чая, налил ковшиком из ведра свежей воды и, поставив кипятить свежий чай, начал недолгие сборы на охоту: из большого мешка, лежащего на настиле, достал небольшой, видавший виды, выгоревший на солнце брезентовый рюкзак, и в него начал укладывать теплые шерстяные носки, шерстяные рукавицы, спички, завернутые в целлофановый мешочек, положил в отдельный кармашек, пачку патронов к мелкокалиберной винтовке и обойму с пятью патронами к карабину тоже завернул в целлофановый мешочек и положил в отдельный карман рюкзака. В общее отделение положил пачку чая, целлофановый пакет сухарей и палку полукопченой колбасы. Туда же засунул пару пустых целлофановых мешочков. Из большого мешка достал финку с наборной разноцветной ручкой из плексигласа. Финка была сделана из японского штыка. Металл был мягким и затачивался, как бритва о ремень. Лукич вытащил финку из кожаных ножен, взял волос с головы и чиркнул по нему финкой.
«Пойдет, – удовлетворенно подумал Лукич, вставил финку в ножны и засунул ее за голенище бродней – между толстой кожей и стеганым чулком. – Вот, кажется, и все. Теперь быстрый завтрак, остатки теплого сладкого чая перелить в металлическую фляжку, надеть телогрейку, шапку, пристегнуть маленький котелок к ремню, перекинуть через голову ремень карабина, разместив карабин на спине, поверх полупустого рюкзака, надеть рукавицы, взять мелкашку в руки и в путь».
Торгово-развлекательный центр находился на пересечении кольцевой и радиальной дорог. Кольцевая шла вокруг всего областного центра, местами уже превращаясь в оживленную городскую улицу, застроенную по обе стороны, а радиальная шла от самого центра города сначала в виде широкого четырехполосного проспекта, переходя после пересечения с Кольцевой в трассу, которая вела в сторону райцентра, из которого до Таежной было рукой подать.
Наверное, поэтому Вовка – все-таки ближе к дому – устроился в этот торговый центр на работу охранником. Директор охранного предприятия при приеме на работу особо бюрократию не разводил, сделал ксерокопию паспорта, задал несколько вопросов:
– Судим?
– В армии служил?
– Откуда?.. Есть где жить?
Вовка, немного волнуясь – все-таки первый раз устраивался на постоянную работу, – отвечал:
– Не судим. В погранвойсках. Из деревни Таежной. Пока остановился у односельчанина – он комнату снимает.
– Ну, значит, так, – подытожил директор. – Бороду сбрить, подстричься, форму выдадим. Постирай, погладь. Сегодня стажировка. Завтра заступаешь в восемь ноль-ноль. Работаешь двое суток через двое. Зарплата сто пятьдесят. Согласен? Если жить негде – можно работать пятнадцать суток подряд, потом едешь в деревню на столько же. Во время работы ночуешь здесь, ешь здесь, моешься, бреешься – все здесь. Ну, как?
– Согласен, – еле сдерживая радость от того, что так легко решился вопрос с работой, сказал Вовка. – Можно пока двое через двое?
– Можно, – сказал директор.
– А сто пятьдесят это в час? – осмелился спросить Вовка.
Читать дальше