Андрей Русев - В поисках компромата. Исторический детектив

– Станция Третьяковская. Переход на станцию Новокузнецкая Замоскворецкой линии, – прозвучало в динамике.

Умов вышел из вагона и поднялся по эскалатору. Путь его лежал в редакцию «Русского глашатая».

Прошло уже больше двух недель с момента встречи с Протасовым, и Николай решил, что это был холостой выстрел. И вот – звонок.

– Здравствуйте, Николай. У меня для вас есть весьма любопытная информация. Давайте встретимся в редакции.

Шагая по улице, Николай не мог избавиться от легкого чувства волнения. Отчасти это было связано с ожиданием услышать что-то важное, а отчасти – с некоторым трепетом, которое он испытывал к журналистам.

Свернув в переулок, он вскоре увидел красно-белый двухэтажный особняк с колоннами. На его фронтоне две фигуры поддерживали щит, на котором, видимо, когда-то был изображен герб одного из владельцев. Слева расположился флигель, в котором и находилась редакция. Николай миновал металлическую ограду, подошел к нужной двери, и нажал на кнопку домофона.

– Вы к кому?

Николай ответил и назвал свою фамилию. Вскоре дверь открыл сам Протасов. Они вошли в довольно просторный и абсолютно пустой холл.

– Давайте сразу к художнику пройдем, чтоб другим не мешать. Его сегодня не будет.

В комнате, напоминавшей пенал, стоял длинный стол с приставленными стульями и шкаф с какими-то бумагами и книгами. На дальнем конце стола разместился монитор.

– Располагайтесь. Я сейчас принесу материалы.

Николай сел и посмотрел сквозь зарешеченное окно на дворик, но кроме пары деревьев и нескольких кустов ничего не увидел. И все же, несмотря на обыденность обстановки и невнятный вид из окна, Николаю казалось, что он ощущает какую-то магию этого места.

– Вот, – вскоре вернувшийся Протасов положил папку на стол и присел рядом с Николаем. – Удивительно, но после нашей встречи все как-то одно к одному сложилось. Начал разбирать свои записи, а тут в редакцию статью принесли. Оказывается, в Бахрушинском 5 5 театральный музей им. А. А. Бахрушина готовится посвященная Фриде фотовыставка.

Протасов на минуту замолчал.

– Я тогда в литархиве работал, и к нам пришел Сергей Федорович Калмыков. Как-то мы с ним взаимной симпатией прониклись. Он сказал, что закончил монография о мексиканских художниках, но неожиданно напал на след одной неизвестной картины Фриды Кало. Он попросил рассказать об этом в виде версии без ссылки на него и на архив. Ну, я подписался НН – Некто Неизвестный. Проработал он у нас с месяц. И тут такая нелепица – несчастный случай. Не стало человека. Потом вышла его монография. Без всяких дополнений, конечно, и я, эту тему для себя закрыл. А тут… Короче, созвонился я с его вдовой. Она разрешила мне просмотреть его последние бумаги. В общем, все здесь.

Протасов встал и собрался было выйти, но тут дверь открылась, и в комнату заглянул молодой человек, немногим старше Николая.

– Саныч, тут заказчик пришел, – заявил он с порога. – Не нравится ему как ты их статью порезал.

– Если она заказная, нечего ее мне было давать. На подпись главному и в корректуру.

– Тут такое дело, – замялся вошедший. – Они только объявление о выставке оплачивают. Ты сам с ним поговори.

Он на минуту исчез, пропуская вперед импозантного мужчину.

– Знакомьтесь – Михаил Александрович, – сказал молодой человек, указывая рукой на Протасова. – А это…

– Спасибо, я сам. Алексей Николаевич, – сказал мужчина, протягивая руку Протасову. – Я не отниму у вас много времени.

– Присаживайтесь. Чем могу?

– Я понимаю, что ваше издание интересует не сама Фрида, а то как она связана с Россией. И должен заметить, что мне очень понравилось как вы мастерски это подали.

– Но?

– Да, есть один нюанс. Мы бы хотели, чтобы о личной жизни Фриды было сказано более подробно.

– Помню, в девяностые кто-то вывел формулу успешного издания: чужие деньги, чужая постель и свой огород, – заметил Протасов.

– Так ведь с тех пор ничего не изменилось, разве что огород потерял свою актуальность. А пикантные детали по-прежнему в цене. То, на что раньше было табу, сегодня вполне открыто. Вы же понимаете, tempora mutantur et nos mutamur in illis 6 6 Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними .

– О да! Etiam stupiditatem, narrabitur in Latin, maximo argumento fit 7 7 Даже глупость, сказанная на латыни, становится веским аргументом. .

– Что?

– Я думал, что мы с вами на одном языке говорим. Впрочем, не важно. Всегда считал, что это мы меняем мир, а не наоборот. Так что вы хотите?