Арти Бринк - Каждый верил в рай

«Уже шестнадцать минут», – прислонившись к распахнутой машине, возмущался я, следя за циферблатом телефона. Новичок сидела на парапете фонтана и водила рукою по воде. «И зачем, спрашивается, я понадобился Фирнуму? – в раздражении гадал я. – В последний раз мы встречались после суда, да и о его очередных антинародных свершениях не слышно уже с два месяца, даже о нем самом ни слуха ни духу. А сейчас он требует, чтобы за ним приехал именно я».

Двери «Eden’s light» распахнулись. Их придерживал швейцар, преклоняя голову пред фигурой в классическом смокинге. Дежурный портье нес дипломат, спеша за неровным стуком лакированных туфлей, каждый шаг которых все отчетливее являл обезображиваюшие лицо шрамы. Лишь оказавшись на расстоянии метра от машины, Виктор Фирнум бросил мне замечание о приятной погоде. Не дожидаясь ответа, он уселся на заднее сидение, забрав из рук портье кейс. Незамедлительно послышался его хриплый голос, приказавший направиться в администрацию.

– Хороший день, – протяжно, словно для себя, повторил Фирнум, когда стены отеля рассеялись в зеркалах авто.

– Да, было бы здорово скататься на залив, – неведомо зачем отозвалась новичок.

От ее неожиданного ответа мэр замигал и, неприязненно вскинув брови, обратился:

– Боюсь, мы не знакомы.

– Вита Пулкрос. Мистер Фирнум, для чего вы вызвали нас?

Прикрыв губы кулаком, я откашлялся: «вновь безрассудство или только наивная прямота?»

– Господь Бог, – вздохнул мэр. – Потому что так захотел.

– В последние года вы многого хотели, – ядовито подметил я. – Жаль, что не то и не для тех.

– Признаюсь, Соден, расстрел обоймы за обоймой до окоченения пальцев в те мерзкие туши – единственный мой грех, о котором я не сожалею.

– Единственный? – зацепилась Вита.

Некоторое время Фирнум молчал, опустив подбородок, обезображенный наросшими в огне рубцами, и только покручивал на обожженном пальце потускневшее обручальное кольцо.

– Да, девочка, я загнал коня, самолично поднял его на дыбы, с которых мы вдвоем сейчас падаем.

– Простите, я не особо понимаю.

– За окна смотрим? Новостями интересуемся? Я клялся, что возведу лучший мир для людей и своей семьи. А сам низверг все в тартарары, в расплату разбил на осколки льда все то, что ваял во имя них. Алан, что же я натворил?

– Отобрали у нуждающихся медикаменты, повысили на них цены. Сожгли парк, где собирались протестующие. Выселили неспособных уплатить за квартиру безработных с семьями. Закрыли глаза на коррупцию, кишащую прямо под вашим носом. И, мое любимое, ввели смертную казнь, – окончил перечислять я. – Продолжил бы, да всего одна рука свободна.

– Я был опьянен горем, пустотой… и ненавистью, – прошипел Фирнум, впивая до дрожи пальцы в колени. – Я помогал, возвращал надежду, а они вырвали мое сердце, не оставили даже пепла! А теперь они желают увидеть, как я выпрыгну из своего кабинета. Если бы только моя расхлеставшаяся по площади кровь что-то исправила…

– Ваше самобичевание, конечно, занимательно, но куда интереснее, что за ним последует, – сказал я, посмотрев на мэра через плечо.

– Узнаешь. Сегодня узнаете… Иначе после смерти я не смогу… не посмею взглянуть в глаза Элен и Мии, – застонал Виктор, ухватившись за сердце.

По исхудалому телу мэра пробежала судорога. С приколотой к лацкану пиджака бутоньерки, уже развеявшей по салону едва уловимый сладкий запах, сорвался бледно-розовый лепесток и пал на колени. Фирнум бережно ухватил его кончиками пальцев, поднял к глазам, осмотрел и, вдохнув, аккуратно вложил во внутренний карман.

Бдительные взоры митингующих не упустили очертания мэра даже сквозь тонированные стекла. В один миг толпа развернула направление своего недовольства. «Они надеются, что их дикий облик сотрясет колени демократов. Но фокус в том, то все эти ругательства, плакаты, баллончики и летящие предметы отскочат от властей, наткнувшись на их невозмутимое безразличие».

Сквозь людей к нам клином пробилась гвардия, и перед тем как покинуть машину и скрыться за щитами и дубинками, Виктор Фирнум выразил твердое желание видеть нас двоих на выступлении.

– Его можно понять, – произнесла девушка, вместе со мной озираясь по сторонам в поисках одного единственного свободного места, чтобы припарковаться.

– Можно.

– Тогда почему вы считаете, что отпетый убийца или насильник не должен заслуженно понести наказание?

– Почему же, должен. Но в случае смертной казни, новичок, реабилитация невозможна. А риск ошибки есть всегда, и он далек от несущественного.