Наталья Уфимцева - Мы под небом

– Он ехал к иконе?

– Да, он едет к семейной реликвии в надежде на спасение. Александр готов принять монашеский постриг, лишь бы остаться в живых. И если верить летописцам того времени, никто не сомневался, что князя отравили.

– Разве тут спасешься?

– Опять же, в летописи есть примеры исцеления тяжелых недугов людей при постриге в монахи. Но это только в одном случае.

– В каком?

– Если действительно твой удел быть монахом и молиться за всех, за всю землю, за весь мир.

– Так что с ним, Степ, он принял монашество?

– Принял иноческое пострижение с именем Алексия, но на смертном одре.

– И икона не помогла.

– Да её там и не было.

– Как это не было? А куда ж она делась?

– Никто не знает, историческая легенда. Писано, Дуняш, что именно эта икона чудом возникла в Костроме. Она станет семейной реликвией другой династии, дома Романовых. А сам Александр перед смертью приложился к её копии, списку и страшно так посинел.

По сопящему дыханию жены Степан Кузьмич понял, что вещает уже в форме монолога сам себе. Оно понятно, намаялась за день. Поцеловав жену в затылок, приятно зажмурился от щекотки её пушистых волос. Ещё с юности Кошкин никак не мог понять, что за радость мужской половине человечества в тонких, как щепка женщинах, никакого тебе умиротворения.

Дружина стояла у самой кромки озера в ожидании князя. Его конь с развивающейся наскоку гривой мчал седока. Все вглядывались вдаль, ждали его Александра, приближая битву, в которой ему суждено было стать Невским. Смотрел в оба и в своём предрассветном сне следователь Кошкин. Вот сейчас, ещё секунда и раскроется долгожданная истина. Снял свой серебряный шлем княже, а там… и не Невский то вовсе, не великий ратный воин земли русской, а прикрыв глаза в хитром прищуре, восседал на лошади, как на троне Зорин младший, по прозвищу – мямлик.

Что это, что произошло… воздух перестал поступать в легкие. В полном мраке сознание определилось, что больше в нем не нуждается. Возможно, именно так куколка превращается в бабочку, оставляя навсегда свой кокон. Страх бессилия и темноты постепенно уступали место невероятной легкости. Всё что собой представляла душа, группируясь сгустком яркой вспышки, взмывало ввысь. «Нет, она не может уйти! Только не сейчас, только не сегодня! Надо вернуться! Надо собрать все силы и вернуться в это безжизненное тело! Ну, давай же!»

А душа парила, зависая над опустившими руки врачами, фиксирующими время смерти. Всё, Екатерина Сергеевна Зорина больше не числится на их планете. Тело накрыли чем – то белым. Глупые, какие они глупые, смерти не существует. Ей хотелось крикнуть, сорвать эту белую тряпку со своего бывшего красивого, спокойного лица. Она пыталась ухватить их за руки, преграждая путь. Это была напрасная затея, что-то теплое, яркое и прекрасное, под самым потолком притягивало её. И не было сил сопротивляться этому вселенскому потоку. Пройдя сквозь самое сердце молодой медсестрички, она поняла, что от её воли уже ничего не зависит. У неё вообще больше нет воли, нет ничего, кроме этого яркого, манящего света. И как только она это поняла, этот яркий луч, как кинопроектор стал прокручивать всю её жизнь. Нет не правильно.

Это был не фильм. Всё происходило в другой реальности, но все, же происходило. Она заново проживала своё рождение, ощущая себя младенцем. Мама, мамочка, слезы счастья и её теплые руки. Отец, наклонился над кроваткой, целует в закрытые глаза и нежность разливается по всему телу. Почему она раньше не помнила, не хранила эти волшебные минуты?

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.