Андрей Воронин - Без единого выстрела

- Ладно, - проворчал он в трубку. - Скажите ему, что я на месте, но предупредите, что разговаривать с ним я стану только после того, как узнаю, кто он и чего ему от меня надо.

Он снова покосился на Канаша, но тот с отсутствующим видом смотрел в сторону, казалось, целиком уйдя в разглядывание висевшей на стене репродукции какой-то абстрактной картины. Секретарша молчала с полминуты, потом в трубке снова щелкнуло, и до Рогозина донесся ее шелестящий голос.

- Он отказывается назвать себя, - сообщила секретарша, - но просил передать, что звонит по поручению Анны Свешниковой.

- Какой еще Свешниковой? - недовольно спросил Рогозин и по инерции добавил:

- Впервые слышу...

Потом он снова услышал сухой отчетливый щелчок - на этот раз не в телефонной трубке, а в собственной голове, - и прошлое вихрем налетело на него, как выскочивший из-за угла маньяк с топором в руке. Сжимая трубку внезапно онемевшими пальцами, он быстро прикинул, сколько прошло времени. Одиннадцать лет...

Баланде, помнится, дали двенадцать... Неужели сбежал? Впрочем, существуют ведь всякие амнистии и условно-досрочные освобождения... Вот только какой идиот додумался выпустить эту сволочь досрочно? Черт бы его побрал! Надо же было додуматься до такого изуверства; он, видите ли, звонит по поручению Анны Свешниковой! Вот уж, действительно, звонок с того света! И это как раз тогда, когда Канаш и его мордовороты связаны по рукам и ногам... Будто нарочно, ей-богу...

- Инга, - сказал он сквозь зубы, до звона в ушах стискивая челюсти, чтобы не дрожал голос. - Послушайте, Инга... Он еще на проводе? Да, соедините, пожалуйста. Надо узнать, чего он хочет. Это важный звонок, спасибо, что дали мне знать.

Он опять посмотрел на Канаша и увидел, что тот больше не разглядывает висящую на стенке мазню. Теперь Канаш смотрел на него в упор, и взгляд у него был внимательный и сосредоточенный, поскольку начальник службы безопасности "Эры" обладал воистину фантастическим чутьем на нештатные ситуации. Рогозин кивнул ему, и Канаш подобрался, как перед прыжком, сев на самый краешек кресла и даже слегка подавшись вперед.

В трубке опять щелкнуло, и Рогозин услышал голос, который в первое мгновение показался ему совершенно незнакомым. Потом Юрий Валерьевич узнал его. Хрипловатый, раз и навсегда простуженный, севший на ветру, осипший от чифиря и махорки, этот грубый чужой голос сохранил знакомые интонации, так что ошибки быть не могло: звонил Баландин собственной персоной - тот самый Баландин, о котором Рогозин не вспоминал уже много лет, тот самый, который, казалось, навеки ушел из его жизни, скрывшись за колючим забором колонии усиленного режима...

- Здравствуй, друг, - сказал Баландин. - А ты, я вижу, времени даром не терял. Человеком стал, секретаршу заимел... Не уступишь ее мне на пару часиков?

Судя по голосу, она у тебя очень даже ничего, а я, сам понимаешь, стосковался по женской ласке. Да и должок за тобой числится, если ты еще не забыл.

- Какой еще должок? - не отвечая на приветствие, огрызнулся Рогозин. Судя по тому, как начался разговор, Баландин действительно намеревался предъявить ему счет за все эти одиннадцать лет и отнюдь не собирался при этом церемониться.

- Ты что, в натуре, хочешь, чтобы я обсуждал это по телефону? насмешливо спросил Баландин. - Я-то могу, но как бы твоя секретутка после этого не начала от тебя шарахаться. Скажи мне лучше, ты научился с бабами договариваться или до сих пор мокроту разводишь каждый раз, когда тебе трахнуться охота?

- Не понимаю, о чем ты, - процедил Рогозин. - Что тебе нужно?

- Того, что мне на самом деле нужно, мне никто не даст, - ответил Баландин. - Но ты, как старый друг, кое-что можешь для меня сделать.

- Деньги? - спросил Рогозин.

- И деньги тоже. Надо бы встретиться! Закончив разговор, Рогозин некоторое время сидел с опущенной головой, давая мышцам лица отойти, отмякнуть и вернуться на свои места. Потом он поднял голову и посмотрел на Канаша.

- Вот так, Валерьяныч, - сказал он. - Человек предполагает, а потом приходит какая-нибудь сволочь и начинает, понимаешь ли, располагать по собственному усмотрению... И нет, черт подери, никакого способа ей в этом помешать.

- Совсем никакого? - спросил понятливый Канаш.

- Н-ну-у, - протянул Рогозин, - один-то способ остается при любых обстоятельствах...

Канаш кивнул и сел еще прямее, хотя это и казалось невозможным.

- Я вас слушаю, Юрий Валерьевич, - с готовностью сказал он.

Глава 5

Чек открыл глаза примерно в то же время, когда полковник Мещеряков в разговоре с Илларионом Забродовым обозвал его (Чека, разумеется, а не Забродова) мелким сукиным сыном. Конечно, разбудил Чека вовсе не этот нелестный отзыв, а сильный запах табачного дыма.