Юлия Ковалькова - @ Живой журнал

– Нет, не хочу. – Я развернулся и направился к лестнице.

– А вы кто? Кто приходил-то? Что передать-то?

Я ничего не сказал – просто ушёл. Я никогда не трогал ничьих жён. Исключением была только Таня Кэрри. Но с Таней с самого начала был обман, а здесь – нет. Больше я не искал Иру…

Вот так и началась моя новая жизнь. Уложив все призраки, надежды и несбыточные мечты в одну братскую могилу, я, чтобы каждый день не вспоминать своего изувеченного ребенка, отправил резюме в Интерпол. А пока мои данные проверялись, купил билет и улетел в Прагу, где через три дня встретил Наташу Терентьеву. Наташа осталась со мной. Она говорит, что любит меня. Возможно, и сейчас ещё любит. А что касается Самойловой – то это я, отшвырнув все воспоминания о ней, не смог её сразу вспомнить. Зато теперь я вспомнил всё. И теперь мне остаётся, как в том самом фильме 11 11 Имеется в виду фильм-ремейк «Вспомнить всё» 2012 года. , сыграть грустную, хватающую за сердце мелодию, печально посмотреть Ире в глаза и сказать: «Прости, но в будущем нас уже нету»… Ну, а если без шуток, то Самойлова всегда была девушкой с характером. Я тоже вырос в засранца, каких поискать. И всё, чего я теперь хочу, так это уничтожить Симбада, навсегда распрощаться с прошлым и остаться жить в мире, где нет ни Серого Волка, ни его Красной Шапочки. И я искренне благодарен Самойловой за то, что она не узнала меня в прошлый четверг, в этом чёртовом Лондоне.

– … кофе? – слышу я звонкий голос. – Ещё кофе, молодой человек?

Поднимаю глаза и вижу перед собой вздернутый нос с веснушками и лукавые чёрные глаза. Передо мной переминается с ноги на ногу Фея-официантка.

– Счёт, пожалуйста. Впрочем, нет, я тороплюсь, – быстро вытаскиваю сотенные из кармана.

– Не надо, – тихо протестует Фея.

– В смысле? – удивился я. Даже брови поднял. Официантка с заговорщицким видом кладет мне на стол папку. Предчувствуя неладное, подозрительно открываю кожаные «корочки» и вижу, что там красуется согнутая пополам салфетка с логотипом «Четырёх времён года» и надписью: «Позвоните мне. Мой телефон: 8—903—103—00—42. Меня зовут Надя».

– Идейно, солнышко. Ценю, – откашлявшись, произношу я, хотя мне очень хочется прямо сейчас поржать в голос. Но я уже включился в эту дурацкую игру. Торжественно прячу в карман салфетку и кладу в папку Феи две «пятихатки». Одну – хозяину заведения за мой завтрак. Другую – лично Наде за проявленный ею героизм. Надя продолжает стоять и с надеждой на меня пялиться. А я выхожу из кафе. Моментально стираю улыбку с лица. Сую руку в карман, комкаю там салфетку и выбрасываю этот комок в урну. Мне ничего и ни от кого не нужно. Женщин я давно выбираю себе сам, и «я делаю в постели только то, что могу выговорить», если процитировать незабвенного Митча Марри, коллегу Зигмунда Фрейда. С учётом того, что ночи у нас длинные, а разговоры в кровати – это давно набивший мне оскомину вынос мозга, то весь мой пред – и посторгазмический словарь уже шесть лет как сводится к трём универсальным словосочетаниям: «Привет, солнышко», «диктуй, я запомню» и «всё, давай, увидимся».

В общем и целом, это выглядит так:

– Привет, солнышко, – всегда говорю я.

– Привет, – всегда отвечает мне она с восхищением, удивлением, кокетством, испугом, задумчивостью и прочими ужимками, которые подбирает под себя каждая женщина, исходя из фантазии, возможностей, опыта и конкретного случая. После чего за пять, максимум за десять минут я вытаскиваю на божий свет из тёмной женской души всю необходимую мне информацию. Мне нужно получить ответы на четыре моих «если». Итак, если девушка не опрокинула на себя бабушкин сундук и не выглядит, как чебурашка, если она не замужем, если она не против случайных связей, и – самое главное – если тараканы в её голове не устраивают ежесекундный праздник, то мне этого вполне достаточно. Мы отправляемся в гостиничный номер или же едем к ней (второй вариант всегда предпочтительней – так проще прощаться). Дальше начинается сам процесс.

– Ты перезвонишь мне? – потом всегда спрашивает она. – Мне записать тебе номер?

– Диктуй, я запомню, – всегда отвечаю я, и она старательно, по нескольку раз, произносит все цифры. Мы одеваемся, чтобы вместе уйти. Или же одевается одна она, чтобы покинуть мой номер. Или же одеваюсь один я, чтобы свалить от неё.

– Всё, давай, увидимся, – на прощание говорю я, сажая её в такси или захлопывая двери. Надо ли говорить, что я никому ни разу не перезвонил? И дело тут не в Терентьевой. Все мы играем: в привязанность, в чувства, любовь. Но что такое любовь – я, если честно, не знаю. У Энн Перри я как-то прочитал, что это – увлечение определённым типом лица, голосом, телосложением. Цветом волос – как у той, что была для тебя идеальной. Но идеальной для меня была только Ира Самойлова. Я знал красивей, безгрешней и добрей её – таких, какими бывают лишь ангелы. Проблема в том, что все они были лучше неё. Я видел и таких отъявленных сук, и стерв, которым в аду впору ставить прогулы. Беда только в том, что все они были хуже неё. Проще говоря, все женщины были либо лучше, либо хуже неё, но такой, как она, не было. Только её я боялся потерять до смертной тоски, до боли, до головокружения. Но даже от неё я отказался сам. Отсюда вопрос: а любил ли я её по—настоящему? Встречный вопрос: а можно ли по-настоящему любить ту, кого ты не знал по—настоящему? На мой взгляд, вечная проблема полов – в разной эмоциональности восприятия. Женщина смотрит на мужчину как на закрытый сейф (надо вскрыть), либо как на лук (надо ныть), но чаще как на китайскую шкатулку. Женщины вечно ищут нюансы и второе дно, потому что их интересуют тонкости . Мой личный хит-парад таких вот женских причуд возглавляет вопрос, однажды заданный мне Терентьевой: «Андрей, а как ты думаешь, как Фёдор относится к Элке, если при виде Элки он плюется и переходит на другую сторону улицы?».