Татьяна Полякова - Знак предсказателя

– Я не знаю, как мне ко всему этому относиться, – с досадой ответила я.

– Некоторые вещи трудно принять, но сделать это все равно придется. – Он остановил машину, прижавшись к обочине, повернулся ко мне, положив одну руку на спинку моего сиденья, а второй сжав мою ладонь. – Любой из нас может ошибаться. Я просто хочу, чтобы ты верила мне. Я не пудрю тебе мозги, как ты любишь выражаться, и не пытаюсь тебя использовать. И еще. Ты мне очень дорога. И я боюсь тебя потерять. Поэтому тоже могу делать глупости, за что заранее прошу прощения.

Он обнял меня, а я уткнулась носом в его грудь, неожиданно разревевшись. Но длилось это недолго, мы вдруг услышали автомобильный сигнал. Взглянув в окно, я увидела машину Ключникова. Он ехал навстречу, заметив нас, притормозил и теперь переходил дорогу, чтобы поговорить. Его шофер остался в машине, а мы поспешили выйти.

– Здравствуйте, – приветствовал нас Павел Аркадьевич. Я обратила внимание, как скверно он выглядит.

– Мы думали, вы улетели в Испанию, – пожимая его руку, сказал Бергман.

– Сегодня как раз улетаю. Пробуду там неделю, вернемся вместе с дочерью. А вы к нам какими судьбами?

– Мы считаем, что не выполнили свою работу до конца. Кое-что осталось неясным.

– Но… деньги вы получили?

– Да. Спасибо.

– Вы удивительный человек, Максимильян Эдмундович, – покачал головой Ключников.

– Привычка все доводить до конца.

– Тогда у меня для вас новость. Я, собственно, собирался вам звонить, но не был уверен, что вам это интересно, раз уж работу вы выполнили и мы расстались, вполне удовлетворенные друг другом.

– Слушаю вас внимательно.

– По слухам, вчера допрашивали Стрешнева. А сегодня следователи опять к нему явились. Утром. Пока разговаривали с его женой, он поднялся к себе в кабинет и застрелился. Из охотничьего ружья. Охотник он, к слову сказать, никакой. Ружье ему на день рождения подарила жена, вот уж не знаю, что имела в виду. Сомневаюсь, что он хоть раз из него стрелял. А вот себе голову разнес. – Ключников вздохнул и, словно опомнившись, обращаясь ко мне сказал: – Извините.

– Записку оставил? – спросил Бергман.

– Да. Говорят, признался в убийстве этого мальчишки, Гоши Светлова.

– А причину назвал?

– Тот дурно влиял на дочь, пытался втянуть ее в какую-то секту. Они поссорились, выясняя отношения, и… Сами понимаете, записку я не видел, но, говорят, все именно так. Клавдия Алексеевна в шоке, сегодня уже дважды «Скорую» вызывали. Бедная женщина, она еще не знает, что разорена.

– А вам об этом давно известно?

– Сегодня Краско звонил. От него я, собственно, все и узнал.

Мы простились с Ключниковым и вернулись в машину.

– Кажется, теперь все ясно, – хмурясь, сказала я.

– Кажется? – переспросил Максимильян. – Тебя что-то смущает?

Машину он не завел и даже дверь со своей стороны не закрыл.

– Если есть признание Стрешнева, дело наверняка закроют, – пожала я плечами, – и правду никто никогда не узнает.

– А она есть?

– Стрешнев застрелился. У него была на это причина.

– Боялся тюрьмы. Боялся сказать жене, что они разорены…

– Или он кого-то покрывал.

– Или кого-то покрывал, – кивнул Бергман. – Попробуем поговорить с девчонкой.

– С Изольдой?

– Поговорить с ее матерью вряд ли получится.

Проезжая мимо дома Стрешневых, мы не увидели машины «Скорой помощи», впрочем, и никаких других машин тоже. Надо полагать, все уже разъехались, оставив вдову оплакивать ее горе. Дочь наверняка сейчас с ней. Я и сама толком не знала, что меня смущает в рассказе Ключникова. Все вроде бы логично. От священника Стрешнев знал, как дочь проводит время в компании Гоши, и решил поговорить с ним, чтобы прекратить все эти безобразия, которые, ясное дело, добром не кончатся. Они поссорились, он ударил парня, возможно, решил, что и вовсе убил, и надумал инсценировать самоубийство. Не очень умно, но в таком состоянии люди делают глупости и похуже.

Прошло время, Гошу особо никто не искал, Стрешнев понемногу успокоился, и вдруг труп обнаружили. Не только труп, еще какую-то улику, которая на Стрешнева указывала. Вчера следователи беседовали с девочками, а потом и со Стрешневым, выходит, что-то во время этих бесед всплыло. И Вячеслав Иванович поспешил свести счеты с жизнью. Тюрьмы боялся – это понятно, кто ж ее не боится. И разорение наверняка свою роль сыграло. Может, он уже давно подумывал о самоубийстве, а тут как раз полицейские… И все-таки мысль о том, что он кого-то покрывал, звучала в голове все настойчивее.