Дарья А. - Бутылка в море

В предрассветном полумраке родился их безумный план. Александр все отдаст им. Они заставят его. Лера займется семейным бизнесом, она же умная. Она видела его не всегда законные сделки, но доказать что-либо было сложно. Также сложно было доказать то, что он творил с Лерой, потому что Александр был всегда осторожен. В конце концов, он всегда мог представить версию обоюдного согласия, а следы списать на игры. Грязно, но, по сути, Лера – не родная дочь, а красивая молодая женщина, всякое бывает.

Им нужен был маленький толчок, который смог бы раскачать маятник. Чтобы в глазах окружающих, Александр перестал быть идеальным мужем, отцом и бизнесменом. Кому пришла в голову эта мысль, Тим не помнил. Сначала была просто идея инсценировать домогательство к родному сыну, на фоне чего рассказ Леры о насилии над падчерицей заиграл бы новыми красками. Но как это сделать? Отец может обнять сына, поцеловать, это не выглядит странным, это нормально. Идти в полицию с обвинениями без доказательств – глупо. Но если нет прямых доказательств, то можно придумать косвенные.

Как можно принудить человека делать что-либо? Наркотики – зависимость, потребность, притупление воли. Любой родитель будет стараться скрыть пагубные привычки своего ребенка. И тут вступает правило: раз скрываешь – совесть не чиста! Есть о чем молчать? Так может и ты виноват? Все знают, что наркоман готов за дозу выполнить любые причуды. Не удивительно, что юноше кто-то дает деньги на покупку наркотиков, ведь этому кому-то удобно иметь зависимую жертву. И вот рассказ сына о папочкиных шалостях, за молчание о которых полагается доза уже не кажется слухом, а превращается в закономерность. Идеальный вариант. Наркотики легко подбросить, легко обнаружить, сложно объяснить.

Для чистоты эксперимента Тим недолго принимал наркотики. Наверняка же будут какие-то экспертизы, если дело дойдет до разбирательств и суда. Лера волновалась, чтобы зависимости не было. Сначала они решили сообщить Александру, что мальчик попал в дурную компанию, но еще есть возможность вылечить его. Они подгадали время, когда отец был в отъезде. Лера убедительно рыдала в телефон, вспоминала свою одноклассницу, умершую от передоза, и её парня, которого хорошо подлечили в клинике доктора Вагнера. Конечно, отец согласился, что огласка не нужна, что надо срочно принимать меры. Он сам позвонил доктору Вагнеру, не ведая, что помогает детям в осуществлении ужасного плана.

– Вы ошибались, – я положила руку на плечо Тима. – Не важно, сколько раз ты принял наркотик. Ты уже зависим.

– Мне наплевать! – он нервно стряхнул мою руку. – Это, во-первых! Во-вторых, у меня нет зависимости! Я нахожусь здесь уже неделю, и меня не тянет, понимаешь? Первые дни покорежило, но терпимо, а сейчас не хочется. Ты же сама видела, что я нормальный!

– Убеждай себя, сколько хочешь, – я обиделась на его тон, – но проблем ты себе в жизни прибавил.

– Надеюсь, не только себе, – он немного успокоился, то ли заметил мою обиду, то ли просто остыл. – В следующий раз…

– Будет ещё и следующий раз? – я была удивлена.

– Да, это по плану. Мы с Вал все продумали. Из первой «тайной» стадии мы перейдем в «общественную». Я начну появляться в таком состоянии везде, пусть пойдет слух. Никто не удивится информации, что я в клинике. Будет проще говорить, что он меня пытается упрятать в больничку, дабы не разболтал лишнего.

– Мне не нравится ваш план.

– Нравится или нет, не мешай, – он крепко схватил меня за кисть. – Диана, ты обещала молчать.

– Я помню. Отпусти.

Я тогда слово сдержала. Мне очень хотелось рассказать все Максу, но я не могла. Может быть, зря.

Мы с Тимом часто рыбачили вместе, он рассказывал интересные вещи о странах, в которых бывал, о книгах, которые читал. К нашему первому разговору мы больше не возвращались. Я вообще больше не говорила с ним, только слушала. Если начал говорить – значит тебе это надо, и ты хочешь быть услышанным. Если начал слушать – значит другому это надо, и он хочет быть услышанным. Мне больше не надо было говорить, Тим все равно не услышал бы меня.

Так, в бесконечных прогулках, игре в шахматы, чтению и разговорах незаметно пролетела весна. Тим всем нравился. Он любил чудить и дурачиться, устраивал розыгрыши медперсонала и пациентов. Всегда смешные и беззлобные. Хорошее воспитание, тонкое чувство юмора и природная обаятельность создавали для него перспективы прекрасного будущего, и мне было нестерпимо грустно, когда в начале июня Тим радостно сообщил мне о том, что его выписывают.