Стас Линь - Сейф

Всю жизнь они будут дополнять свою философию секса, да так, что к ним даже будут обращаться за советами. Как правило, они никогда не создадут семью, или за редким исключением. Эти девушки, они даже не всегда проститутки, эскортницы, работающие за деньги, нет. Не всё так банально. Проститутки и порноактрисы зачастую ненавидят секс. Он для них лишь способ заработка. Хорошего заработка. А эти жрицы любви другие, для них секс вершина смыслов. И достигают они в нём невиданных высот.

И это развивается с детства. Конечно, если сначала планомерно развратиться, а потом возбудиться так, что суметь кончить лет в тринадцать, кроме этих ощущений, их больше ничто в жизни не будет интересовать. После такого у них в сознании что-то щёлкает и всё. С этого момента они голову больше не моют. Да и не важно. Парни хотят их и такими, они это знают. Грязные волосы, как знамя своего братства, эти девушки потом несут с гордо поднятой головой всю свою жизнь. Ни одна деятельность, ни одно увлечение, хобби, работа, отношения, ни даже экстремальные виды спорта, да… те же танцы не воссоздадут больше тех первоначальных взрывных ощущений никогда. Не вскружат голову так, как секс или желание секса. Они будут пытаться вернуть эти первоначальные чувства, попутно развращаясь всё сильнее, стараясь усиливать свои оргазмы, даже ведя им подсчёт, и развиваясь до профессионалов. Сколько лет этой девушке? На вид 23-25.

И от неё пахнет только сексом. Это не скрыть никак.

Ну всё! Хватит об этом, надоело. Резко остановил я сам себя. Замок наконец-то по-домашнему щёлкнул, и я проник в мамину квартиру. Так быстро я ещё никогда не оборачивался, чтобы запереть за собой дверь. Достаточно мне на сегодня встреч. Если моё возвращение в подъезд будет проходить всегда так же, как сейчас, то я всю свою жизнь проведу на лестницах между этажами. Про себя усмехнулся я. Казалось, я добирался сюда целый год. Ведь именно так время течёт в Аду, невыносимо медленно. И на лестнице из Ада в Чистилище тоже.

Я поставил небольшую сумку с одеждой на пол, затем, оперев на неё, рядом разместил вторую сумку с ноутбуком. В нос ударил кислый и мерзкий запах тухлых овощей. Моя мама любила делать заготовки. Нет, ни дачи, ни огорода у нас давно не было, всё продали, поэтому все эти пять лет каждый август она вызывала меня, я приезжал на машине, возил её по городу и скупал вместе с ней половину рынка. Только до этого августа мама не дожила. А запах… похоже, у нескольких закаток слетели крышки. Кошмар!

Я снял обувь и прошёл налево в открытую дверь единственной комнаты. Помню лишь, как приезжал сюда больше двух месяцев назад за документами. Всё здесь так и осталось с июня нетронутым. Ключи мне Людмила Леонтьевна передавала тогда у мамы в больнице.

– Ну, здравствуй, мама. Я дома, – тихо сказал я в пустоту, встав посреди комнаты и застыв, как вкопанный.

Конечно, сейчас разглядывая эту комнату, мне становилось жутко. Пять лет назад столько мебели здесь не было. Похоже, понадавали соседи, им жалко выбрасывать, маме неудобно не взять. Зачем пропадать добру – всегда говорила она. И теперь комната в пятнадцать квадратов больше походила на непроходимые джунгли, посреди которых еле виднелась лишь тоненькая тропинка на протоптанном ковре.

Я, едва протискиваясь между бесчисленными тумбочками, подошёл к окну. Конечно, Людмиле Леонтьевне я немного соврал, точнее, недоговорил, а если ещё точнее, почти сказал правду, только слишком расплывчато. Планы у меня были следующие. Переехать сюда жить насовсем. Работа у меня всё равно связана с Интернетом, и делать её можно из любой точки планеты и в любое время. Вставать в семь утра и переться не Бог весть куда в тесный офис не нужно.

Но для побега из Королёва у меня были совсем другие причины. Одиннадцать лет назад, после ужасной трагедии, когда я сломал жизнь своей девушке, той самой Машеньке, о которой так некстати пять минут назад упомянула Людмила, в Королёве оставаться я больше не мог. Я сходил в армию, потом четыре года путешествовал по стране, менял города, не задерживался ни в одном из них больше чем на полгода. Не скажу, что я так люблю путешествовать, точнее, просто ненавижу, но оставаться в Королёве тогда было невыносимо. Нет, в меня там не тыкали пальцем, не смотрели косо, не обзывали преступником, но видеть этот двор, где жила она, где мы любили друг друга, где мечтали о будущем, которое я же у неё и украл, я не мог. Видеть знакомых, одноклассников, соседей, которые постоянно спрашивали, как у меня дела, и как я держусь, тоже удовольствия не доставляло. Так и пробегал от себя пять лет, только ни в одном другом городе так и не прижился. А потом отец сообщил мне, что разводится с мамой.